Александр Изотчин - День учителя

Упоминания о Заболотске, рассказы о детстве Лавровой, о стройной ее фигурке, занятиях танцами вдруг напомнили Андрею яркий, уже далекий эпизод — летом 91-го года, возвращаясь с раскопок, он шел по Заболотску и недалеко от библиотеки, в которой работала его мать, встретил на улице удивительную девушку. Она была совсем юная, школьница, лет пятнадцати, не более — очень хорошенькая, светловолосая с удивительными задумчивыми глазами. Впрочем, не глаза сперва привлекли внимание Мирошкина. Девушка была одета в короткую белую юбку и футболку — для полноты образа ей не хватало только теннисной ракетки. Юбка приковывала взгляды к красивым ножкам девушки, а под футболку незнакомка не надела лифчик. Это выглядело вызывающе, смело. Казалось, или девочка выросла и не заметила, что пора бы уже носить белье, или она сознательно провоцировала окружающих, стремясь показать свою юную, но вполне оформившуюся красивую грудь, а белый цвет одежд юницы лишь подчеркивал привлекательность ее тела, в котором уже почти не осталось нескладности подростка. Глядя на нее, можно было подумать, что она или совсем невинна, или, напротив, весьма испорчена. Она приковала взгляд настолько, что Мирошкин сначала даже не заметил рядом с девушкой юношу примерно ее лет. Молодой человек не был красавцем, он представлял собой тип школьного отличника-интеллектуала и казался смущенным тем впечатлением, которое производила на встречных его спутница. Было понятно, что это их первое свидание, они даже не держались за руки, глаза девушки искрились счастьем, и весь ее невинно-откровенный наряд как бы говорил счастливцу: «Смотри, какая я! Все это для тебя! Какое счастье, что я иду на свидание!» И, как и он, она выглядела смущенной от того, что с ней происходило. Андрей тогда остановился, поставил сумку и смотрел вслед странной девушке до тех пор, пока она не скрылась из виду. И еще Мирошкин остро позавидовал парнишке, который, казалось, совсем не подходил для такой девушки. А потом Андрей, проходя мимо этого места, каждый раз вспоминал необычную незнакомку. Со временем воспоминания о встрече стерлись в памяти, но вот теперь, слушая Ирину, Андрей вдруг вспомнил тот летний день три года назад и был готов поклясться, что та девушка — Лаврова. Эта мысль буквально пронзила его. Она была похожа, совпадал возраст. «А ведь тем летом ее изнасиловали, — сообразил Мирошкин, — неудивительно, если она так ходила по городу. Сиськи свои демонстрировала. Глупая, глупая… И что это с ней был за парень? И куда только родители смотрели?» Понимание того, что он знал «невинную» Лаврову, мог с ней познакомиться (хотя вряд ли, слишком она тогда была мала и увлечена тем «ботаником», — но все равно, теоретически мог), поразило Мирошкина. Оказывается, в то время, когда Андрей спокойно ел и спал, кто-то схватил и растоптал ту девочку в белой футболке с крепенькими грудками! Осознание этого даже поселило в молодом человеке некое чувство вины, которое, в общем, выражалось одним словом: «Упустили!» Это чувство в какой-то степени примиряло с тем, в каком состоянии ему досталась в результате Лаврова. Даже ее роль в групповухе теперь казалась действительно невинной: «Да, конечно, вся эта история — свидетельство элементарной распущенности, но это издержки той среды, в которую Ирина была брошена после случившегося с ней. К ней, конечно, стоит продолжать присматриваться. Она какое-то странное соединение чистоты и грязи. Возможно, и сама она не понимает всю мерзость происходившего с ней». За этим, немного погодя, последовал новый вывод: «Что было, то было, а из таких, как правило, выходят хорошие жены». Из каких таких, он не договаривал, хотя такие в другое время симпатий у Андрея не вызывали. Интересно, что он уже тогда начал примерять на Лаврову роль своей будущей жены. А с конца августа между ними произошло объяснение по этому поводу, и Андрей даже получил согласие Ирины стать его женой. Произошло это при следующих обстоятельствах.

Ирина как-то сообщила, что она решила пойти навстречу мужу и просто развестись. Развод был вскоре оформлен, Лаврова предложила Мирошкину отметить это событие как-нибудь особенно: «Я купила две путевки в дом отдыха на выходные, так что реши вопрос с дежурствами. Там будет кое-кто из моих знакомых. Обещают насыщенную культурную программу, называется «Истоки русской души». Тебе как историку должно быть интересно. Я специально выбрала». От его денег Ирина отказалась. Через выходные, ранним утром они ехали на стареньком «ЛАЗе» в Подмосковье с группой туристов, как и они жаждавших припасть к «истокам». Все время дороги Андрей всматривался в сидящих близ него людей разного возраста, пытаясь понять, кто из них знакомые Ирины. Не увидев среди ожидающих автобус у метро «Комсомольская» Линду Храпунову, Мирошкин вздохнул с облегчением, но одновременно несколько растерялся — ни с кем Ирина не поздоровалась, никто к ней не подошел. «Наверное, не поехали», — решил Мирошкин и успокоился. Ему хотелось вот так сидеть рядом с Ириной, обнимать ее за плечи, держа руку на девичьей груди, по-прежнему незащищенной под платьем бюстгальтером, и ни с кем не общаться.

Впереди показались заросшие лопухами и репьями ворота пионерского лагеря. Над входом красовалась несколько поблекшая надпись: «Электрон». «Это брошенный пионерский лагерь, — пояснила Лаврова, — их по Подмосковью много. Вот тут ребята, которые тур организовали, поселились — они в охрану лагеря поступили. Теперь и сами живут, и туристов возят. Автобус купили». Когда выгрузились, внимание Лавровой привлек черный кот, сидевший у ворот лагеря. Ее вообще тянуло ко всякой живности. Она подошла к нему и начала рассматривать, не произнося ни слова. Андрей с недоумением посматривал то на нее, то на кота. Так продолжалось до тех пор, пока мимо Ирины не проследовала пара, одной из последней появившаяся из автобуса, — он лет на пять-семь постарше Мирошкина, длинноволосый, джинсовый и в «казаках» на ногах, довольно смазливой наружности, она — лет сорока, ярко накрашенная, вообще когда-то красивая женщина, но с явными проявлениями увядания на лице, руках и бюсте, выпиравшем под туго обтягивавшей ее торс майкой, рискованно подчеркивавшей еще и несколько обвисший живот дамы, и ее раздавшийся таз. Длинноволосый, проходя мимо Лавровой, приостановился и сказал девушке: «Боитесь кошечки? Не бойтесь, она не укусит!» Было что-то в его словах такое, что не понравилось Мирошкину, развязный тип как будто знал Ирину и говорил всю эту бессмыслицу вовсе не для того, чтобы сказать услышанное Андреем, но для того, чтобы обозначить перед девушкой свое присутствие, показать, что он почему-то имеет право ей все это говорить. Его дама неодобрительно и брезгливо рассматривала молодых людей. Во взгляде, брошенном на него странным субъектом, Мирошкину почудилась насмешка. Вспомнив о знакомых Лавровой, Андрей спросил ее: «Кто это?» Лаврова как-то отрешенно смотрела вслед удаляющейся по лагерной дорожке паре и произнесла фразу, смысл которой Мирошкин не понял: