Александр Грог - Время своих войн 1-2

Эксперты сочли, что неоднократно повторяющийся в стихотворении рефрен «Готовьте списки, готовьте списки!» создает определенный эмоциональный настрой, который призван поколебать общественные настроения. Кроме того, в тексте упоминаются фамилии конкретных лиц, в частности, Романа Абрамовича, Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, а также звучит призыв к включению их в «списки» с акцентом на разжигание ненависти или вражды в отношении них. В заключительной части стихотворения в открытой форме звучит призыв: «Не уставайте с врагами драться — в расход предателей!».

Рассматриваемый материал влечет за собой возбуждение социальной, национальной розни и являются способом, побуждающим к совершению экстремистских деяний, содержат призывы к совершению преступлений по мотивам политической, идеологической, расовой, национальной ненависти или вражды…»

Приложение:

«Народ советский, сыны–славяне!

Пусть до Победы пути неблизки,

Уже сегодня на вражью стаю

Готовьте списки, готовьте списки!

На всех уродов родного края:

Злодеев скользких, мздоимцев низких,

Своих погибщих не забывая,

Готовьте списки, готовьте списки!

На извращенцев ТВ-отряда,

Кто и доныне в истошном визге

Клянёт Россию и славит Штаты, —

Готовьте списки, готовьте списки!

На расстрелявших Совет Верховный

Цепных сатрапов царя Бориски,

На облепивших подножье трона -

Готовьте списки, готовьте списки!

На всех лакеев американских,

На режиссёров демофашистских

Дружков Бжезинских, людей Щаранских -

Готовьте списки, готовьте списки!

На реформаторов — иудократов,

На олигархов — главконгрессистов,

На Абрамовичей и на Гайдаров,

На всех Чубайсов готовьте списки!..

За нашу память, за наши святцы,

За наши звёзды на обелисках

Не уставайте с врагами драться -

В расход предателей! Готовьте списки!..»

(конец вводных)

----

Лешка — Замполит в очередной раз столь яро разошелся не только из–за этого — все много раз выговорено и перелопачено всяко — тема застарелая — просто ему, лучшему пистолетчику подразделений, в последнее время не дают подработать ни в Африке, ни где–либо еще, где «по специализации» можно заработать, на его взгляд, вполне прилично, потому–то и телевизор смотрит больше других, потому–то и «кипятится». Леха «наказан» — на время «отлучен» от дел серьезных. Оттого расстраивается, что и на общий стол не может выложить больше остальных. Леху отстранили на три года за то, что взял «заказ». Сам проговорился — шиканул, бросил, когда пускали шапку по кругу — на сборы, толстенную пачку, в объяснениях — откуда? — путался, и теперь все никак не мог забыть, как тогда на него смотрели: неправильно, осуждающе…

Замполит щупает желтую мозоль большого пальца правой руки — след тысяч отщелкиваний предохранителя.

У Командира не так давно состоялся с ним отдельный серьезный разговор, да и остальных пугал, что таким вот образом — «гуляя по–легкому», без плана, без общей стратегии, без определения точек общего смысла, и разваливаются боевые группы, превращаясь в дешевку или даже уголовные… В ком стыд, в том и совесть. Стыдил сильно, выкручивал члены совести на все лады. Потом на другое давил, про то, что, случалось, и раньше не допускали Леху «до горячего», так это не по недоверию — а не надо было так, вдруг, «строгать» столько детей.

Действительно, тут Лешка несколько погорячился… У него пятеро! Правда, не все от одной. Но эта причина не слишком уважительная. Даже совсем неуважительная. На такое нельзя сквозь пальцы. Дети! Мельком слышал, как Извилина говорил «Первому»: «Дети смелости не прибавляют!» Отсюда и «семейный фонд», куда каждый вносил «по возможностям». Воевода внушал вроде бы умное, к месту; что осознать надо бы ответственность профессии — у смерти ходишь в поводырях, а она косит без разбора — на кого детей оставишь? Это раньше все заботы на себя государство брало, а теперь кинет и не поперхнется… Все по делу, а Леху другое щемит…

Есть профессии в которых бессмысленно задаваться — что будет с тобой, к примеру, через год. Планов на будущее строить нельзя. Думать о плохом — плохое приманивать, думать о хорошем — опять же плохое приманивать — сглазить можно. Лучше вовсе не думать о том, что случиться может. Живи днем, радуйся дню. Живи ночью — радуйся ночи. Считай — вдвое живешь, насыщено, не планктоном… Есть контракт и лады! Твой контракт — не на тебя, ты пока… Потому как есть два высших контракта: рождение и смерть. И человеческая жизнь — ничто иное, как литературная пауза между двумя — та самая пауза, в которую ты волен вложить любое содержимое.

Никто не обременял себя работой, с которой нельзя порвать в 24 часа, потому ни привлекательнейшие должности, ни ставки, ни «почтительное» отношение начальства или коллег — все оставляло их равнодушными. Однако, с удовольствием брались за единовременные, либо сезонные «не божьи» контракты, в которых можно было повысить собственную квалификацию. А Лехе с недавнего оставался только «тир». Правда, здесь, на «сборах», можно было оттянуться по самой полной. Соорудили особую «тропу стрелка», которую Седой, как может, поддерживает в рабочем состоянии, время от времени, внося что–то свое. Седой когда–то сам был неплохим пистолетчиком, но без постоянной практики захирел, а с Лешкой — Замполитом никто сравняться не может. Не левша, но одинаково хорошо стреляет с обеих рук, мыслит едва ли не со скоростью пули, переферийка развита как ни у кого другого — кажется, затылком видит. Не раз имели возможность убедиться, с пистолетами в руках становился иным, уже не Лехой, любящем поболтать о всяком, не «Балалайкой», не «Щепкой», а тем самым легендарным «Два — Двадцать», под чьим именем его и знают в мире пистолетчиков, чью работу когда–то снимали на камеры, да крутили в классах огневой подготовки в качестве учебного материала, и многие тогда подумывали, не монтаж ли это, да гадали, чье лицо скрывает вязаная маска…

На сборах Лешке дают настреляться до одури, по–своему, без всякого ограничения его, порой неуемной, фантазии. Но «подхалтурить» на стороне, а тем более в Африке, группа не разрешает — провинился. Еще и слишком много детей настругал. Его это грызет. Не дети, конечно, — детей он любит. Ощущает легкую зависть, что не может вот так запросто, как его напарник, придерживаясь традиции, шикануть своим «удиви»…

— Тьфу–тьфу–тьфу, — фыркает Леха влево и стучит костяшками пальцев по дереву и тут же делает пальцы крестиком на обоих руках.

— Еще кукишем все углы освети!

— А поможет?

— В церковь сходи, — говорит Сашка — Снайпер.

Седой вздыхает, смотрит на Извилину.

— Извилина, скажи ты им! Облекторь их кратенько.