Брайан Ламли - Дом Дверей

«Жидкость? – подумал Джилл. – Кровь инопланетянина… или его плоть? Каков же этот инопланетный ублюдок на самом деле?» Потом, с отвращением Джилл пинком отшвырнул в сторону останки Баннермена…

Барни по-прежнему яростно подвывал. А потом он залаял, зарычал, завизжал, стал прыгать, носиться кругами.

– Все в порядке, – обратился Джилл к псу, пытаясь успокоить его. – Не беспокойся. В этот раз я не оставлю тебя. Мы станем держаться вместе.

Может быть, Тарнболл был прав, когда они впервые оказались в этом месте. Кажется, он сказал, что пес для них важнее Варре.

«…он тут уже давным-давно, и жив! Мы можем многому научиться у этого пса, поэтому для нас он гораздо важнее, чем вы!» – сказал тогда агент.

И разве Анжела не считала, что Барни хотел последовать за ними? Джилл знал, что пес звал их куда-то, но отправился самостоятельно исследовать этот мир… подсознательно отказавшись от услуг собаки. А ведь когда они открыли дверь, ведущую в мир тумана, откуда к ним на руки вывалился Хагги, то они слышали отдаленное завывание собаки. Не звук, вырывающийся из пасти хищного волка, а совершенно нормальное завывание – печальный голос потерявшегося, жалкого животного. Был ли это голос Барни? А если так, каким образом пес перебрался из одного мира в другой?

Каким образом выжил Барни? Какие секреты скрывались в голове пса? Джилл почесал зверя за ухом и задумался: «Боже, как хотел бы я, чтобы ты мог говорить!» Но псы не разговаривают. А ведь речь не единственный способ общения. Старый Хамиш Грусть был егерем, так, кажется. А раз хозяин Барни – охотник, то пес мог оказаться неплохо выдрессированным: он мог находить следы, идти по следу, разыскивать любые вещи. Джилл хотел бы больше знать о собаках и их возможностях. В любом случае Барни должен обладать способностями выше среднего.

Джилл зевнул и внезапно почувствовал легкое прикосновение чьего-то разума, неспособного к концентрации. «Старая кляча», – сказал он сам себе, кивнув. Не физически, ментально. Он подошел к выходу из стальной пещеры и выглянул наружу. Атомное солнце садилось. Остался час или чуть меньше до наступления полной темноты. Это было неправильно, но Джилл сейчас не стал размышлять над этим. Видимо, все эти миры подчинялись командам, которые отдавал Дом Дверей или тот, кто управлял Домом Дверей. Невозможно было определить, появишься ли ты в новом мире в начале дня или посреди ночи. Миры создавались каждый раз заново. Может, они были… проекциями, трехмерными изображениями? Откуда у Джилла появилась такая идея, он не мог сказать.

Он покачал головой, потом быстро моргнул. Плохо, но он не мог с ходу решить эту проблему.

– Барни, – позвал он, – давай-ка отдохнем. Ты и я… Я-то буду отдыхать в любом случае.

Экстрасенс оглядел груды ржавого металлического лома и неметаллические останки Баннермена и Вар-ре. Останки машины и человека.

– Спать, – объявил он. – Но, пожалуй, ляжем спать не здесь.

Неподалеку от пещеры он обнаружил большой бункер с выгнутым днищем. В нем со всех сторон были проделаны круглые дыры, закрытые оцинкованными люками. Кроме того, внутри его не валялось никаких металлических обломков. Дрожа от холода, наступившего после того, как атомное солнце зашло, Джилл залез в бункер. Барни присоединился к нему. И остаток ночи человек и пес провели, прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло…

Джилл спал и во сне пытался решить некоторые проблемы. Он видел пустое лицо Баннермена, плывущего вверх по туннелю, – улыбающееся лицо и в то же время лишенное всякого выражения. У Баннермена во сне была только одна нога, а из обрубка второй капала кровь и вонючая инопланетная жидкость. Но Баннермен улыбался. Под плотью, под синтетической плотью – под личиной, он носил доспехи, которые компенсировали гравитацию, защищали его жидкое тело. И уже без улыбки влетел Баннермен в многофасеточную сферу через дверь, образовавшуюся в одной из граней.

Потом сон Джилла изменился. Застрекотал проектор, и Джилл стал частью огромного мерцающего экрана. Он лежал, мерцая на мерцающей дюне в мерцающей ржавой пустыне. Прямо в дюне открылась дверь, и мерцающий Варре, мерцая, выкарабкался оттуда и пополз прямо к Джиллу. Невидимый проектор начало заедать, он зажужжал и стал замедлять движение. Рука Варре сжалась в кулак и протянулась в сторону Джилла. Потом открылась, превратившись в волчью лапу, которая попыталась вцепиться в лицо экстрасенсу.

Джилл проснулся в холодном поту и инстинктивно отодвинулся – луч слабого красновато света падал ему на лицо, пробравшись в убежище через один из плохо прикрытых люков. Потом осторожно, то и дело вздрагивая от холода, Джилл выглянул наружу и увидел, на что похожа ночь в мире машин. Барни сидел, наблюдая за ним. Желтые светящиеся глаза во мраке. Опершись о локоть, Джилл выглянул из люка и увидел жизнь… механическую жизнь, которая продолжалась даже после прихода ночи. Все это выглядело столь сверхъестественно, что раскрывшуюся перед экстрасенсом картину можно было бы принять за продолжение сна.

На фоне индигово-черного горизонта поднимались к небу ржавые прутья, спиральные шпили, облепленные строительными лесами, украшенными красными и оранжевыми пульсирующими фонарями, словно ряды шкафов с кокой или сверкающие в ночи печи. Завывания работающих механизмов разлетались на многие мили, и Джилл совершенно отчетливо слышал:

Вуш! Буш! Вуш!

Ближе, почти рядом, но много ниже, в сердце ржавого лабиринта приглушенно бил молот. Звук его напоминал гул метро.

Кер-тамп! Кер-тамп! Кер-тамп!

Эти вибрации проходили через днище контейнера и кровью пульсировали в ушах Джилла.

Повернувшись, Джилл посмотрел в противоположный угол контейнера. Там раскинулся город машин, украшенный белыми, желтыми и зелеными огнями. Высунувшись из гигантской заплаты тьмы, пару раз сверкнула голова гигантского молота, который методично работал. Ржаво скрипели, а потом клацали цепи… И снова скрипели… И так постоянно. Какая-то странная машина на колесах катилась по путям. Спереди и сзади у нее горели огни.

В небе звезды сверкали, словно серебряные подшипники, и снизу казалось, что они такого же размера. Излучаемый ими свет напоминал волны полярного сияния…

Ничего, что могло бы разбудить Джилла. Но он отлично помнил свой сон. Явно был какой-то внешний раздражитель, пробудивший его. «Сон – своего рода наркотик для мозга, – сказал он сам себе. – Во сне вакуум подсознания очищает разум от всего вредного и восстанавливает все разрушения, причиненные реальным миром. Но иногда во сне среди мусора может отыскаться самородок, драгоценность среди пыли и обломков камней».