Броди Эштон - Моя леди Джейн

– Но ты ведь воришка, не так ли?

Во всяком случае, именно так она ему отрекомендовалась: похитительницей кур, профессиональной разбойницей с большой дороги – а если нужда заставит, то и домушницей, и карманницей иногда. С законом дела у нее обстояли весьма неладно, и она нисколько этого не скрывала. Эдуарду приходилось только удивляться, как это можно достичь во всех этих темных делишках такого филигранного мастерства всего лишь к годам (она сказала, что ей семнадцать), поскольку, когда речь заходила о прошлом, Грейси теряла всякую словоохотливость. Впрочем, и о нынешней своей жизни она говорила уклончиво.

– Конокрадство карается смертью, – напомнила Грейси.

– Однако если у тебя есть знакомый король, который тебя помилует…

Грейси уперла руку в бок, и Эдуард тут же пожалел, что напомнил ей о том, кто он. С тех самых пор, как он признался в этом, девушка пребывала словно не в настроении. То есть нет – в основном казалось, что попутчик ей вполне по душе, она была к нему добра, часто искренне весела, а иногда даже восхитительно и пугающе кокетлива; но то и дело, очевидно вспоминая, что ее случайный знакомый – не просто знакомый, а король Англии, она погружалась в мрачную задумчивость. Или того хуже – начинала огрызаться.

Как вот теперь, например.

– Однако, сир, – она частенько называла его «сир», и всегда таким тоном, будто насмехалась, – возможно, вы не заметили, но люди вокруг совсем не в курсе ваших королевских прав. Мы не можем щелкнуть пальцем и заполучить экипаж с золотыми колесами, запряженный четверкой прекрасных белых коней, чтобы ехать куда нашей душе угодно. Придется обходиться своими двоими.

Эдуард хотел было придумать достойный ответ, но до того запыхался, что пришлось остановиться и прислониться к стволу большого дерева, чтобы отдохнуть.

Оценив гримасу мучения на его лице, Грейси повернулась к западу и прищурилась, глядя на стремительно заходящее солнце.

– Здесь остановимся на ночлег.

Она прислонила походный узелок к ближайшему пню и принялась торопливо устраивать импровизированный лагерь.

– Я еще могу идти, – прохрипел Эдуард, глядя, как она суетится, собирая хворост.

Она не обратила на эти слова никакого внимания.

– Что ж, как угодно, – милостиво изрек он, когда костер был уже разожжен. – Если ты устала, давай сделаем привал.

Словно в пику его снисходительному тону, вероломное тело буквально рухнуло на землю у огня, страстно стремясь поближе к теплу.

– С тобой все в порядке? – поинтересовалась Грейси.

Он открыл глаза и прочистил горло.

– Разумеется. Я чувствую себя отлично. И согласился остановиться тут лишь потому, что знаю: хрупкий женский организм нуждается в отдыхе чаще мужского.

Она фыркнула.

– Что ж, ладно. Жди здесь. Мы с моим хрупким организмом скоро вернемся. – Она наклонилась, чтобы разуться.

Эдуард изо всех сил старался не слишком глазеть на ее тонкие лодыжки (при королевском дворе подобное зрелище было категорически недоступно – вид оголенных женских лодыжек считался в те времена неприличным), но совсем уж отвести глаза не мог.

Лодыжки у нее дивные, подумал он. То, что надо.

Грейси подняла взгляд, словно почувствовав, что Эдуард ее разглядывает.

– Хотите нарисовать мой портрет, сир? На него можно смотреть не украдкой. Он всегда будет в вашем распоряжении.

Он вспыхнул, отвел глаза и хорошо сделал, потому что в то же мгновение она повернулась к нему спиной, одним движением сбросила всю одежду и осталась совершенно обнаженной секунды на три, которых как раз хватило Эдуарду, чтобы заметить ее маневр боковым зрением. А затем вспыхнул свет, и на месте, где только что стояла Грейси, появилась маленькая рыжая лисица – с заостренными ушками, усиками и пушистым хвостом с белым кончиком.

Да, Грейси была лисичкой. В самом деле. Настоящей лисичкой (ужасно мило, не правда ли?).

Бесшумно, как тень, лисичка скользнула за кусты.

Наступила темнота. Эдуард смотрел, как на небе одна за другой загораются звезды. Дождь наконец прекратился, остался лишь легкий ветерок, приятной прохладой освежавший ему лицо. Где-то в кронах деревьев ухала сова. Ночь была прекрасна.

В такие ночи тянет поразмышлять. А Эдуард к тому же остался один.

Но тут надо заметить, что находиться в одиночестве он вовсе не привык. Прежде, за всю его недолгую жизнь, ему редко когда удавалось остаться наедине с собой дольше, чем на пятнадцать минут. Он был словно яркое солнце, вокруг которого по ближней орбите вечно вращается целый сонм людей. Людей, следивших за тем, чтобы он не подавился едой. Людей, помогавших ему взобраться в седло. Людей, учивших его латыни. Людей, расчесывавших ему волосы. Людей, наполнявших его бокал, когда тот пустел (хотя он никогда не пустел, поскольку люди постоянно наполняли его). Даже когда король спал, у дверей его комнаты стояли люди, охранявшие его покой.

И вот, как мы уже сказали, Эдуард остался совсем один. С одной стороны, этот факт доставлял ему несказанную радость (можно было сколько угодно чесаться – никто не увидит, никто не осудит), а с другой – вселял смутную тревогу (что, если он вдруг поперхнется?).

Эдуард вполне мог использовать это драгоценное время для обдумывания множества важных вещей: что он будет делать после того, как доберется до Хелмсли и найдет бабушку? Где отыскать средство от яда, которым его травили? Какова природа преданности и предательства и многого ли они стоят? Как трудно найти подлинно верное плечо в этом мире – особенно если ты король. Как вернуть себе престол? Ну, или хотя бы – что там поделывает бедная маленькая кузина Джейн, на которую наступает целая неприятельская армия? Но ни о чем таком Эдуард думать не стал.

Он думал только о Грейси. О том, что она – лиса (о легкой иронии судьбы, заключенной в этом факте, он знать не мог, ведь в английском языке, насколько нам известно, термин «лиса» или «лисичка» стал синонимом женской привлекательности только после 1967 года, когда Джими Хендрикс исполнил свою знаменитую композицию Foxy Lady [15] В буквальном переводе: «Леди-лисичка». ) . О том, что она, несомненно, воровка (с другой стороны, Эдуарду было совершенно ясно: хоть Грейси и преступница, то, как минимум, весьма и весьма необычная ). И о том, что ему смертельно хочется поцеловать ее.

Эта последняя мысль поразила его как гром среди ясного неба. Из всех девушек на свете Грейси в последнюю очередь годилась ему в партнеры для первого поцелуя, и Эдуард это прекрасно понимал. Он – король Англии, она – шотландка-карманница.

И все же, как ни фантастически, как ни безумно это звучало, ему хотелось поцеловать именно ее.

Она – та самая , решил он. Та счастливая девица, которую он поцелует.