Броди Эштон - Моя леди Джейн

Эдуард откашлялся и переменил тему:

– А во сколько лет ты… открыла в себе эзианскую сущность?

– О, я всегда знала, кто я, – ответила Грейси, аккуратно поворачивая кролика другим боком к огню. – Эзианами были мама и папа, и все мои тетки, и дядьки, и двоюродные тоже. Если б я родилась другой, меня бы это страшно разочаровало.

– Но когда ты поняла, что ты именно лиса? – допытывался он.

Грейси пожала плечами.

– Среди шотландцев много лис. Ну, еще благородных оленей, ланей, куниц, косуль и всякой загонной дичи – да, мы такие. А то почему же англичане так любят на нас охотиться, как ты думаешь?

Он сглотнул. Англичане . Такие, как он, Эдуард. Хотя вина за вражду между Англией и Шотландией целиком лежит, как он считал, на его отце и уж никак не на нем – ну, если не считать истории с Марией Стюарт [17] При жизни Генриха VIII предполагалось, что его единственный сын Эдуард женится на шотландской принцессе Марии. Однако шотландцы взяли курс на сближение с Францией, после чего англичане начали кровопролитную войну с ними. В результате Мария вышла замуж за Франциска I Французского. .

– Почему же ты мне помогаешь? Ты – шотландка, я – англичанин, значит, нам, скорее, пристало убить друг друга?

Грейси сняла с костра импровизированный вертел и снова достала нож, чтобы разрезать готового кролика.

– Я всегда питала слабость к самым слабым и жалким созданиям в этом мире, – объяснила она.

– Понятно. Спасибо, – криво улыбнулся он и тут же обжег губы горячим мясом. – Господи, как горячо!

Девушка протянула ему флягу с водой, и Эдуард с благодарностью принял ее.

– Так расскажи мне про эту бабушку, которая должна спасти твое аховое положение. – Грейси хватило ума подуть на мясо, прежде чем вгрызться в него зубами. Несколько мгновений Эдуард просто молча наблюдал за нею. – Она живет в Хелмсли?

– Ах да. Старая королева-мать, – пояснил Эдуард. – Елизавета Йоркская, мать моего отца. Ее объявили умершей еще полвека назад, раньше, чем мой отец взошел на трон. Но на самом деле она не скончалась, а была отправлена в Хелмсли, где с тех пор и живет.

– Почему?

– Потому что она скунс.

Грейси прыснула.

– Скунс?!

– То есть эзианка, а в то время эзианство было вне закона, – продолжал Эдуард, на сей раз более осторожно отрывая зубами кусок кролика, – но дедушка очень любил жену, по-настоящему любил, поэтому вместо того чтобы привязать ее к шесту и сжечь, он решил только инсценировать казнь, а ее самое тихонько отослал подальше. Раз в несколько лет во время путешествий по стране мы ее навещали: Мария, Бесс и я, и иногда еще кузина Джейн, ведь ей бабушка приходится прабабушкой. Она уже очень старая – лет под девяносто, наверное. И совсем не соблюдает этикета. Однажды она так разозлила отца, что тот обернулся львом, и мы боялись, что он сожрет ее, но она тут же стала скунсом и выпустила вонючую струю ему прямо в морду. Он потом две недели не мог от запаха избавиться.

– Похоже, мне она понравится, – ухмыльнулась Грейси.

– Мы с Джейн ее обожали. Ей очень нравилось играть с нами во всякие игры. Тебе, наверное, знакомо ее лицо, оно на даме червей в карточной колоде.

– Правда? – Грейси уже расправилась со своей половиной кролика и швырнула кости в кусты. Она всегда ела быстро, без малейшего намека на хорошие манеры. Так, словно в любой момент была готова все бросить и бежать.

Эдуард, со своей стороны, явно наслаждался мясом и смаковал его не торопясь. Пища, приготовленная на открытом огне, казалась ему вкуснее всего, что когда-либо подавали во дворце. И неудивительно: теперь к моменту любой трапезы он успевал так проголодаться, что прямо-таки чувствовал, как еда восстанавливает потраченные силы. Еда стала для него самой жизнью.

– А что, до Хелмсли действительно остался всего один день пути? – спросил он, закончив свой скромный пир.

– Если больше мы не попадем ни в какую передрягу, то да. – Грейси слизала с пальцев кроличий жир. – Но, как я уже много раз говорила, мы попали бы туда гораздо раньше, если б только ты…

– Как я уже много раз говорил, – перебил ее Эдуард, – мне совсем не светит превращаться в птичку и ехать у тебя на плече, словно ручной зверек. Вообще, если б это было так легко, я бы мог сменить форму и просто полететь туда, верно? А с тобой расстаться.

– Ну, ради меня можешь не задерживаться. – Она откинулась назад, заложив руки за голову, и стала смотреть на звезды. – Лети себе.

– Не могу, – признался Эдуард, – я дороги не знаю.

Она издала что-то вроде смешка.

– К тому же, – мягко продолжил он, – мне, похоже, понравилось быть с тобой.

Возможно, он выдавал желаемое за действительное, но шотландке, кажется, польстило его признание.

– В самом деле? Ну, мне, похоже, с тобой тоже. Во всяком случае, когда ты не ведешь себя как маменькин сынок.

– Спасибо тебе большое, – пробормотал он.

– Да пожалуйста. Хотя лучше тебе улететь, если, конечно, можешь. Для пустельги это расстояние – пара пустяков.

Эдуард покачал головой.

– Становясь птицей, я сразу забываю обо всем на свете. Обо всем, кроме ветра и неба. Просто лечу себе, парю надо всем, и знаешь, это самое захватывающее чувство на свете. Ничем не болен… Не король… Свободен…

Когда он заговорил о полете, она с задумчивым выражением придвинулась поближе. Потом снова уставилась на звезды, в то время как он изо всех сил старался отвлечься от соблазнительного изгиба ее шеи.

– Там, наверху, должно быть, очень красиво, – прошептала Грейси. – Я всегда мечтала летать.

– В том и дело, что я там теряю представление о времени и пространстве, – заметил он. – У тебя тоже так? Звериная натура побеждает?

Она призадумалась.

– Иногда у меня появляются лисьи мысли. Хочется рыть норы. Бегать. Потом этот предсмертный клекот курицы в моих зубах… – Она покраснела, и на ее щеках вновь показались ямочки, а в глазах заплясали неверные отблески костра.

Он сделал вид, что потягивается, а на самом деле просто хотел придвинуться поближе (в исторических книгах об этом, конечно, не написано, но мы должны заметить, что этот жест – потягивание – был тогда впервые применен молодым человеком в присутствии девушки. Таким образом Эдуард изобрел тактику, веками применяемую юношами всех стран и народов).

Грейси не шелохнулась. Пожалуй, оба уже были готовы к поцелую, но как раз в этот миг ветер вдруг переменился, и лица наших героев заволокло едкое облачко дыма от костра. Закашлялись, конечно, оба, но вот только король никак не мог остановиться. Будь проклят Дадли со своими ядами, хитроумными планами и этим мерзким кашлем . Теперь, когда Эдуард едва не выхаркал половину легких наружу, черта с два она его поцелует.