Лана Черная - В плену

– Марк, – говорит он, всматриваясь в мое лицо.

– Алиса, – отвечаю. И сожаление мелькает в его взгляде, когда рядом оказывается Антон, обнимая.

Мимолетная встреча на студенческой вечеринке. Один взгляд, одно слово, легкое касание пальцев и сожаление. Это чертово сожаление. Опускаю скрипку. А я ведь и тогда не узнала его. И приходил он к Катьке. А она так и не объяснила, что их связывает.

Выдыхаю. Открываю глаза. Марк стоит, подперев плечом дверной откос. Интересно, как долго он здесь?

– Ты красиво играешь, – голос охрип, но он даже не пытается скрыть свои чувства. – Почему ты бросила музыкальную школу?

Я теряюсь. Мне казалось, он сразу потребует моей исповеди о дневном поступке и встрече с Крисом. А он…

Я подхожу к окну, возвращаю скрипку в футляр, оставленный на подоконнике, старательно укладывая ее и оттягивая момент ответа. Провожу пальцами по ее изгибам, поправляю смычок, трогаю гриф.

– Успокойся, – тяжелые ладони ложатся на плечи. Я вздрагиваю, замираю. – Не нужно меня бояться, пташка. Я не собираюсь тебя убивать.

– Я не…

– Боишься, – он проводит ладонями по рукам: вверх-вниз, тыльной стороной касается шеи, прочерчивает путь пульсирующей жилки на шее, вниз по позвонкам, талии и сцепляет пальцы в замок на моем животе, притягивая меня ближе. Я тяжело выдыхаю, чувствуя, как жар разгорается где-то внутри, растекается по телу, плавит, отгоняя страх. Спиной ощущаю его тяжело вздымающуюся грудь. – Так лучше, – он не спрашивает, но я киваю, пытаясь хоть немного отстраниться, а он лишь сильнее прижимает к себе, носом трется о макушку, глубоко вдыхает. – И пахнешь вкусно. Земляникой.

– Не говори глупости, – возражаю я, ощущая, как холод пронизывает насквозь, как будто где-то распахнули окно.

– Это ты говоришь и делаешь глупости, – шепчет, продолжая обнюхивать меня: за ухом, шею, ниже. Я все-таки подаюсь вперед, упершись ладонями в широкий подоконник, и он выпускает меня, отступает на шаг. – Так почему?

– А ты не хочешь…

– Хочу, – перебивает, вот только говорит совсем не о том, о чем я хочу спросить. Страх похолодил пальцы, острой иголкой засел в груди. – Очень хочу. Рассказывай.

– Я не могу… – шепчу тихо. Озноб сковывает тело, ворует дыхание. И боль скользит под кожей, туманит разум. От этой боли хочется свернуться клубочком и спрятаться. Сбежать. Забиться в темный угол. Чтобы никто не нашел. Чтобы не было так страшно стоять здесь, чувствуя тяжелый взгляд и успокаивающее дыхание того, кого считаю убийцей. Чтобы перестать думать. Чтобы забыться. И не мучиться больше, потому что никого не осталось на этом свете.

– Алиса… – мягкий голос совсем рядом. Горячие ладони на животе. Сильное, рвано бьющееся сердце за спиной. – Поговори со мной, пожалуйста, – и горечь в словах. – Я знаю, тебе сейчас плохо. Не держи это в себе. Не надо.

– В психологи заделался? – резко оборачиваюсь в его руках. Смотрю в его черные непроницаемые глаза. – А не ты ли все это устроил, а? Ты же только и делал, что угрожал мне! Говорил, что убьешь папу! И убил! Ты!

И отталкиваю его. Но Марк не выпускает, прижимает к себе так крепко, что еще немного и сломает.

– Отпусти! – рычу ему в плечо. Но он непрошибаемый, как скала. Я вырываюсь, брыкаюсь, но это все равно, что биться головой о стену: толку ноль, но больно. Моя боль выкручивает, ломает, прорывается злыми словами и тягостными воспоминаниями. И я задыхаюсь, цепляюсь за Марка, заходясь в истерике. Не замечаю, как начинаю реветь, подвывая. А Марк гладит волосы, спину вверх-вниз. Как маленькую девочку, убаюкивая, заражая своим каменным спокойствием.

И только когда меня немного отпускает, Марк заговаривает тихо, и я слышу, как дрожит его голос.

– Я никогда не понимал, как наши отцы могли дружить. Знаешь, мне всегда казалось, что у моего отца просто не может быть друзей. Он всегда был суровым, холодным. Со всеми, кроме мамы. Маму он любил. Она странным образом его меняла. Только рядом с ней он улыбался. И это было сродни чуду. А с дядей Борей… Дядя Боря был единственным человеком, кто мог дать моему отцу затрещину и тот лишь покаянно понурится, – я ощущаю, как Марк усмехается мне в макушку. – Из-за меня у них все разладилось. Мне нравилось бывать в мастерской у дяди Бори. Мальчишкой я его боготворил, потому что то, что творил он, – подвластно только Богу. А он творил немыслимые для меня вещи. Из кучи металлолома он однажды собрал невероятный телескоп, а потом показывал и рассказывал мне о созвездиях. Я со школы несся к нему на всех парах, предвкушая, что сегодня мы будем делать? Мне нравилось пропадать с ним в мастерской или на конюшнях. Я учился у него всему, что знаю и умею. И я не убивал дядю Борю.

Я вздрагиваю, поднимаю голову.

– Я не мог, понимаешь? Он всегда в меня верил. Только он. Понимаешь? У него я находил то, чего не хватало дома. Отца. И я совершенно не знаю, что мне сделать, чтобы ты поверила, – заключает он мрачно.

– Я хочу знать правду, – говорю как можно спокойнее, хотя хочется реветь навзрыд. Он не спрашивает, какую правду. Просто не сводит с меня черного, поблескивающего взгляда. И сейчас он вовсе не холодный: в нем ярится злость, боль и что-то мягкое, нежное, совершенно ему не свойственное. Делаю глубокий вдох. Я очень надеюсь, что пойму, если Марк соврет. – Та девушка. Помнишь, что я… застала… – голос сбивается, и горло будто наждаком дерут: больно до слез. Но Марк все понимает и кивает хмуро. – Я видела фотографии…

Но он снова не дает мне закончить.

– Поехали.

– Куда? – спрашиваю, не надеясь на ответ.

– За правдой, – следует ответ.

Он привозит меня в салон эскорт-услуг. Где и знакомит с Лолой, мертвой девушкой с фотографий юриста. Вот только она очень даже живая. И я узнаю ее сразу. И мир меркнет и расплывается. Все вокруг кажется ненастоящим, будто чей-то удачно разыгранный спектакль. Жуткий. Где люди лишь куклы, ведомые безжалостным кукловодом.

Марк сразу меня уводит. Свежий воздух приносит облегчение. Я вдыхаю прохладу улицы, но тут же оказываюсь в крепких объятиях.

– Марк, что это? Как? – стуча зубами, шепчу в его пальто. Меня колотит, и комок в горле, а живот скручивает тошнотой.

– Тебя обманули, пташка, – он гладит мои волосы, спину, и странным образом становится легче.

– Зачем? – я заглянула в его напряженное лицо.

– Разберемся, – обещает он.

– Как? Как разберемся, Марк?

– Ты выполнишь уговор, – выдыхает он тихо.

– Но…

Он берет мою ладонь, переплетает пальцы с моими.

– Крис рассказал мне. И ты выполнишь все условия этого поверенного, – настойчиво повторяет он. – И еще. Я хочу, чтобы ты разговаривала со мной. Если тебя что-то волнует – просто спроси. Я всегда отвечу на любые твои вопросы. Я хочу слышать тебя, пташка. Просто расскажи мне. Даже если тебе просто приснится страшный сон. Разговаривай со мной, слышишь? – он обхватывает мои плечи, встряхивает. – Алиса!