Лана Черная - В плену

А через два дня они возвращаются обратно. Дядю Борю хоронят в тот же день. Без суматохи и толчеи. На кладбище только самые близкие: Марк с Алисой, Катя, Крис и высокая худощавая женщина в черном, с теплотой обнимающая Алису, выражающая соболезнования и холодно смотрящая на Марка. Эту женщину он помнит и никогда не забудет их встречу пять лет назад.

Но он отводит взгляд, отрешается от молитвы священника и концентрируется на стоящей рядом пташке. Она близко, но как будто не здесь. И так девять дней до поминок. И снова только самые близкие, тихие разговоры и фотография в черной рамке на столе. И Алиса не сводит с нее глаз. Она дрожит. По бледным щекам текут слезы. И пульс рвется, теряется и снова стучит как бешеный. И Марк понимает: еще немного – и она либо в обморок грохнется, либо закатит истерику.

И он уводит ее, наплевав на все правила и нормы приличия. А она и не сопротивляется – вцепляется в его руку, словно боится, что он исчезнет. А может, и правда боится. Всю дорогу сжимает его ладонь и молчит.

А когда видит лошадей, глаза ее загораются, лицо светлеет. И Марк понимает, что угадал.

– О, Марк! – из административного здания появляется Плаха. – Давненько не заглядывал, – он пожимает руку Марку. – Какими судьбами? Последовал-таки моему совету?

– Что-то вроде того, – усмехается Марк, кивая в сторону Алисы. – Она отца похоронила.

Плаха кивает, ничего не спрашивая.

– Я подготовлю Бель и Зевса.

И уходит. А через несколько минут две девушки приводят лошадей. Бель. Гнедая кобыла с белоснежной гривой и рыжими глазами, норовливая и дерзкая, она так походит на его строптивую пташку. Поэтому Марк совершенно не удивляется, когда кобылу подводят к нему и та приветствует его недовольным фырканьем. А Алиса улыбается, широко и открыто. Марк даже забывает, как дышать, пошевелиться боится, чтобы не спугнуть эту ее улыбку. Она мрачнеет сама, когда видит Зевса. Марк не сомневался, что он ее очарует. А Плаха, хитрый сукин сын, сидит на ступенях и наблюдает за ними. За Алисой и Зевсом. Вороной жеребец с пронзительным черным взглядом и белым пятном на шее – печатью рода. Такое же пятно некогда красовалось на мощной шее его отца – чемпиона Грома. Марк знает, как Алиса любила Грома. Похоже, Плаха тоже был в курсе ее привязанности.

– Гром? – выдыхает пташка ошеломленно. Марк с наслаждением впитывает ее охрипший от волнения голос – за несколько дней успел отвыкнуть от его звучания.

– Нет, родная, – он приобнимает жену за плечи, и она не отстраняется. Рукой гладит морду жеребца. – Это его наследник. Зевс.

Тот одобрительно фыркает и лижет ее ладонь. Марк улыбается, ощутив, как расслабляется Алиса.

– Я хочу прокатиться, – шепчет и поворачивается к Марку. – Нам ведь можно на них прокатиться?

И глядит с надеждой. А Марку до одури захотелось сгрести ее в охапку, сжать до хруста и не отпускать. Но он лишь заправляет за ухо золотистую прядку, легко касаясь тонкого шрама, и кивает.

– Конечно, можно. Плаха будет только рад. Давно мечтает усадить меня на коня.

– Плаха? – переспрашивает пташка, с легкостью взлетев на Зевса.

– Егор Плахотский – хозяин всего этого безобразия, – отдышавшись, отвечает Марк, поморщившись от волны судорожной боли.

А Бель неожиданно слушается его и понимает с полукасания. Спасибо Плахе, иначе Марк бы не справился – давно не ездил верхом, очень давно. Думал, разучился.

А пташка держится уверенно: идеально ровная осанка, уверенные команды и незамутненный горем взгляд. И пусть это ненадолго, но Марк знает – она запомнит этот день.

Но запоминать пришлось ему. Запоминать, что пташка такая отчаянная. Потому что, едва они оказываются на ромашковом лугу, осенью лоснящемся высокой травой, Алиса пришпоривает Зевса и срывается галопом. Туда, куда не следовало бы, – к обрыву.

Марк перепугался так, как не боялся очень давно. Страх холодным комком застрял где-то в груди, заморозив сердце, мысли, кроме одной: «Она разобьется». Разобьется к чертовой матери и даже не поймет ничего. А он потеряет ее.

Он орет! Зовет ее. Отзывает Зевса. Пытается перехватить поводья, когда нагоняет ее. Но она ничего не слышит. Лицо ее заострилось, на губах – шальная улыбка. И Марк остро пожалел, что привез ее сюда.

– Алиса! Алиса, твою мать! – кричит, пытаясь переорать гул ветра в ушах.

И она услышала, бегло глянула, на несколько бесконечно долгих мгновений задержав на нем свой помутневший взгляд, и сворачивает в сторону всего в сотне шагов от обрыва. А потом и вовсе натягивает поводья, останавливаясь.

Он спрыгивает с Бель, не ощутив боли, только клокотавшую внутри ярость.

– Дура! Идиотка! – орет он, сжимая и разжимая кулаки. – Ты что творишь? Жить надоело?! – пытается унять дрожь и спрятать за криком свой страх за нее.

Он рывком стаскивает ее с Зевса. Она буквально падает ему в объятия, и Марк чувствует, как волна облегчения растапливает лед и разгоняет страх, который уже никогда не исчезнет, как не исчезнет из его жизни и эта строптивая девчонка. Она рядом, дышит часто. Марк чует, как бешено колотится ее сердечко. Видит ту самую шальную улыбку. И злость накатывает с новой силой. Он знает, каково это, когда нечего терять. Слишком хорошо понимает ее сейчас. Но у него никого не было, кроме боли и отчаяния. А нее есть он.

Марк разворачивает Алису лицом к себе и целует, вымещая злость и страх, стирая ее ненастоящую улыбку. А она кусает его! Марк отрывается от ее губ, а она тут же тянется к нему. Большим пальцем стирает выступившую на его нижней губе кровь.

– Прости… – шепчет и добавляет с тяжким вздохом: – Мне плохо, Марк. Мне так плохо, – и поднимает на него полный слез взгляд.

– Идем, – он сжимает ее руку, увлекая за собой. На ходу снимает небольшую сумку с седла Зевса. – Я покажу тебе одно место.

Они идут недолго. С поля сворачивают в пролесок, на узкую тропинку, и через несколько метров выходят на круглую поляну. Алиса озадаченно осматривается вокруг и застывает, когда Марк просит:

– Закрой глаза.

Она не спрашивает – зачем. Зажмуривается. И вся как будто сжимается, ожидая… Чего? Марк вздыхает, отгоняя самые мрачные предположения. Достает из сумки бумажный пакет с земляникой, выуживает самую крупную и подносит ягоду к чуть приоткрытым губам пташки.

– Не подглядывай, – грозит он, когда Алиса порывается открыть глаза. И осторожно скользит земляникой по ее губам. Чуть глубже, проникая в рот, заставляя откусить кусочек. И когда она это делает, алый сок растекается по губам. А она улыбается робко, облизывается. И от этого простого жеста Марк едва слышно стонет, а она ловко перехватывает его запястье и смыкает губы на сладкой ягоде, слизывает сок с его пальцев, даже не подозревая, что в эти мгновения творится с ним и как он едва сдерживается, чтобы не повалить ее на траву, сорвать этот проклятый траурный наряд и… Додумать он себе не дает, ощущая, как жар приливает к паху. И становится невыносимо жарко и тесно в одежде. А пташка насладилась ягодой и вдруг шепчет: