Лана Черная - В плену

– Я разве похож на благодетеля? – его насмешливые слова эхом в голове.

– Скорее, на темного рыцаря, – голос пташки заставляет вздрогнуть. Монитор давно погас, а он не заметил. Как не понял, что произнес последние слова вслух. – Сам с собой болтаешь? – закутанная в одеяло, она прислонилась к дверному откосу. Качает головой. – Так и до психушки недалеко.

Марк лишь усмехается в ответ, не сводя взгляда со своей жены. А она медленно отлепляется от двери, подходит ближе, садится на угол стола.

– Ты давно вернулся? – спрашивает тихо, и в голосе чудится дрожь.

– Нет, – скользит взглядом по ее обнаженной щиколотке, выглянувшей из одеяла, выше, обрисовывая ее фигурку, спрятанную в пуховой громадине. Захотелось отчаянно вытрясти ее из этого пухового кокона.

Она кивает и отводит взгляд, слегка передернув плечами.

– А… ты спать собираешься или…

– Или, – выдыхает он, обхватив щиколотку и стянув-таки пташку со стола. Она взвизгивает и оказывается у него на коленях, в его крепких объятиях.

– Ты… – тяжело дыша, пытается возразить она, но Марк запечатывает ее рот поцелуем.

Он соскучился до одури, а она пришла к нему вся такая теплая и разморенная ото сна и разговоры разговаривать решила. К черту болтовню! Но Алиса упирается кулачками ему в грудь, отталкивает. Он с неохотой отрывается от ее сладких, со вкусом земляники, губ, смотрит рассеянно. Одеяло сползло с плеч, обнажив аккуратную грудь. И этого вида достаточно, чтобы снести крышу. Ладонью гладит ее шею, пальцами обрисовывая пульсирующую жилку на шее, ниже, сжимает грудь, которая умещается в его ладони.

– Марк… – не то шепчет, не то стонет пташка, когда Марк пальцем кружит вокруг темно-розового соска. Перехватывает его руку.

Марк отрывает взгляд от ее тяжело вздымающейся груди, смотрит в лицо. Губа закушена, брови сведены к переносице, а в больших синих глазах мольба пополам со страхом.

Твою мать!

Он одним движением прижимает Алису к себе. Она тихо всхлипывает. И он чувствует ее всю, живую и горячую, так близко, что хочется наплевать на ее страх и все предрассудки, их разделяющие. Хочется получить свое. Ее. Всю.

– Иди спать, пташка, – хрипит, крепче прижимая к себе, гладя спину, щекоча шею. А пальцы сами разбирают ее косу, поглаживают шрам за ухом, запутываются в белых локонах. Она немного отстраняется, долю секунды смотрит в его глаза потемневшим взглядом, и вскакивает, забыв об одеяле.

Марк выпускает ее. Смотрит, улыбаясь. Под одеялом она оказывается в тех самых кружевных трусиках, что и спала. От вида ее обнаженной желание горячей волной обжигает пах. Марк глубоко вдыхает и протяжно выдыхает. Алиса замирает на середине кабинета, не пытаясь скрыть свою наготу. Смотрит через плечо, откинув волосы на другую сторону. Марк поднимается с кресла. Она следит за ним, не выпуская из виду каждое его ленивое движение. Приближается так близко, что ощущает ее частое дыхание и тепло ее возбужденного тела. Он чует ее желание и собственное рвет запреты, лишает осторожности. Но Марк старательно контролирует каждый шаг, взгляд, жест. Накидывает на плечи одеяло и притягивает к себе, закутывая ее, создавая мнимые стены. Отступает. Просит ее уйти, потому что, если она задержится еще хоть на мгновение, он уже не сможет сдерживать себя. Он хочет ее до одури, до темных кругов перед глазами, и она не сможет его остановить. Да даже конец света не сможет остановить его. Он уже сам едва сдерживается, чтобы…

– Марк, – а пташка не понимает, намеренно тянет время и становится все ближе. Касается пальчиками его волос, скулы, маски.

– Уйди, – хрипит Марк, но не останавливает, когда она расстегивает верхнюю пуговичку его рубашки.

– А ты? Что будешь делать ты? – ее пальчики ныряют под рубашку, легко касаясь шрамов на груди, и по коже разбегаются мурашки. Она смотрит внимательно. Ждет ответа, даже замерла, затаив дыхание. Марк усмехается.

У него есть проверенный способ снять напряжение, забыться. И проверенные девушки, принимающие его желания и прихоти. Пусть ради денег – плевать. Но он получит свое удовольствие и забудет ненадолго, что в его постели будет вновь не та.

Алиса понимает без слов.

– Не надо, – невидимым движением плеч сбрасывает на пол одеяло. Марк тяжело выдыхает. – Больше не надо других женщин. Пожалуйста.

Марк проводит ладонью по ее бедру, выше, глубже, едва касаясь кружева трусиков. Алиса дышит часто, и синие глаза темнеют до чернильных. Ее кожа такая мягкая, почти шелковая. И нет возможности оторваться. Марк кружит пальцами по ее животу, то опускаясь до линии белого кружева, то поднимаясь выше, лаская грудь и вырывая тихие стоны.

– Только если ты хочешь, – заставляет себя произнести эти слова.

– А ты? – настораживается Алиса.

– Я хочу… – ухмыляется он своей идее. Давно хотел увидеть, как алая веревка будет смотреться на ее идеальном теле. Но сейчас, пожалуй, рановато. – Хочу любить тебя. Как тебе идея?

Ни страха, ни непонимания, только неистовое желание в каждом взгляде, стоне, слове.

– Мне нравится, – хрипло выдыхает Алиса, прильнув к нему в неудержимом поцелуе.

Я просыпаюсь от того, что дико хочется пить и есть и что-то влажное тычется мне в нос и дышит часто. И это явно не Марк. Приоткрываю один глаз, и он тут же встречается с мокрым языком.

– Джун! – фырчу, зажмурившись и схватив пса за уши. Но этот рыжий засранец и не думает останавливаться, облизывая щеки, нос, запястья. – Фу, Джун! Фу, я сказала! Да отстань уже, собака бестолковая.

Мне кажется или он обиделся? Но то, что лизаться прекращает и даже с кровати спрыгивает, – это факт. Однозначно обиделся. Вздыхаю, простыней обтерев лицо. От рук пахнет псиной. Теперь точно придется вставать. Потягиваюсь, одним движением сбрасывая простыню, и замираю, только сейчас осознав, что совершенно одна в постели. Марка нет. И судя по тому, что подушка его идеально гладкая, без единого намека, что ночью на ней лежала смоляная головушка моего супруга, Марк ушел давно. Хотелось бы знать, насколько и вообще, сколько сейчас времени. Вот только желания не всегда совпадают с возможностями. В чем я, собственно, и убеждаюсь уже спустя пару мгновений. Вместо того чтобы все-таки оторвать свою пятую точку от постели, перекатываюсь на бок, глухо застонав от ноющей боли во всем теле, и подгребаю под себя подушку Марка. Она до сих пор хранит его запах: дерзкий, как пламя, и стремительный, как ветер. Вдыхаю осторожно, прислушиваясь к собственным ощущениям. Мне нравится. Этот аромат вьется по горлу, проникает в кровь, разносится по телу, становясь единым целым со мной, моей частью. Прикрываю глаза, не сдерживая протяжный стон. Вот и влюбилась.