Лана Черная - В плену

– Привет, – хриплый голос Марка заставляет дрожать, и воспоминания о прошедшей ночи оживают теплом по телу и горячим комком внизу живота. Я вздыхаю, прикрывая глаза. Наслаждаясь его близостью. Его запахом.

Но руки Марка вдруг напрягаются и разворачивают лицом к нему. Он растерян и напуган. Это что-то новенькое в палитре эмоций Марка Ямпольского. И это завораживает. Коснуться его лица, колючего от отросшей щетины, ощутить, как сумасшедше бьется пульс на шее, запустить руку под куртку, свитер, чувствуя его сильное и горячее тело.

– Алиса?! – смотрит внимательно и явно чего-то ждет. Похоже, он что-то спросил, а я не услышала, увлеченная им настолько, что все вокруг потерялось.

– Прости, я… – встряхиваю головой и пытаюсь убрать руку, но Марк перехватывает запястье, показывая, что ему приятны мои прикосновения. Улыбка невольно растягивает мои губы. – Ты, кажется, что-то спросил? – продолжаю пальчиками изучать его шрамы.

– Я спросил, как ты себя чувствуешь? – он делает глубокий вдох и выдыхает протяжно. – Но уже вижу, что ты в порядке, – усмехается, притянув меня еще ближе. Так, что я слышу стук его сердца и сбившееся дыхание. Вздыхаю, уткнувшись в его свитер, пахнущий морозом и ветром.

– А почему я должна быть не в порядке? – удивляюсь, заглядывая в его черные глаза. И вижу, как он… смущается. Да не может быть!

– Ну… после того, как я связывал тебя ночью… и вообще… – он с трудом подбирает слова. И я перебиваю.

– Марк, все хорошо.

– Правда? – в его глазах вспыхивает надежда. Да уж, похоже, я совсем не знаю этого мужчину.

– Правда, только…

– Что? – и снова беспокойство и крепко стиснутые пальцы.

– Что-то случилось, да? Ты напряжен. Почему?

А он кивает в сторону, где на площадке резвится Джун с маленькой девочкой. И я ощущаю, как напрягается Марк. Как глухо бьется сердце в груди.

– Это Полина – внучка Марьяны, – отвечает он на не высказанный мной вопрос.

Точно. Марьяна же говорила накануне, что к ней внучка приехала, и Джун спал с ней.

– Тебе неприятно, что она здесь? – догадываюсь и вдруг ощущаю, как продрогла.

– Нет, – отвечает слишком поспешно. Выдыхает. – Мне неприятно, что нужно присмотреть за ней, а я не могу с детьми… Я…

– А где Марьяна? – и предчувствие опасности стягивает внутри ноющей болью.

– В больнице Марьяна, – выдыхает Марк. – Ночью плохо стало, пока мы… – и сжимает кулаки.

– Марк… Не вини себя. Не надо, пожалуйста. Пожалуйста.

Он смотрит как-то странно и совершенно не слышит меня. А мне становится страшно, что он вновь закроется от меня. Во дворе появляется Регин, зовет Полину. Та, расстроенная, возвращается в дом. А у Марка звонит телефон. Он отвечает. Короткий разговор, а после облегченный выдох и поднятый в небо взгляд.

– Марк… – зову осторожно.

– Все хорошо, – отвечает он. – Все хорошо, – и прижимает меня к себе. – Идем в дом, замерзла ведь.

Но, развернувшись, оскальзывается, и мы валимся в снег. Он лежит подо мной, тяжело дыша и гладя мои волосы.

– Больно? – спрашиваю, попутно ощупывая его. А он лишь улыбается странно. – Ты – сумасшедший, – заключаю хмуро.

– Даже не спорю, – и касается губами моих. Едва. Но этого хватает, чтобы голова пошла кругом. И захотелось прижаться сильнее, почувствовать тяжесть его тела, прикосновения. И его всего. Везде. А он целует. Медленно, мучая и даря наслаждение. Разве такое возможно? Я выдыхаю его имя, и он отрывается. Его глаза стали еще темнее. Пальцами обвел родинку на щеке и ранку на губе.

– Откуда? – спрашивает хрипло. А мне становится стыдно. Пытаюсь высвободиться из его рук, но он не выпускает.

– Холодно же, – чуть не плача, говорю, – потом будет плохо. Тебе.

– А тебе?

А мне сейчас плохо. Потому что неотвратимо рушится то светлое и счастливое, что зарождается между нами. И если я скажу, что вчера видела Антона, то… что будет? Марк возненавидит меня? А если не расскажу?

А он снова целует. Бережно. Языком слизывая кровь с лопнувшей ранки. А я даже не почувствовала. И не спешит отпускать. А я тяну время, хоть и понимаю, что нельзя. Ему нельзя разлеживаться на снегу, потому что ночью будет плохо. И я сдаюсь. Ради него. И ради этого солнечного утра, согревшего нашу жизнь.

– Там был Антон, – Марк напрягается, а я шепчу лихорадочно: – Он появился ниоткуда, забрать меня хотел, но я… я не хочу. Трусом его назвала, ничтожеством. И он… он ударил… и тогда я поняла, что ничего не чувствую. К нему… и домой хочу… а еще лучше к тебе в твой Копенгаген…

– Ко мне? – не веря, переспрашивает.

Киваю. Но не даю ему додумать.

– А потом он отдал мне флешку. Она где-то там, в спальне, – машу рукой за спину, – я не стала ее смотреть.

– Почему? – и он даже дышать перестает, как мне кажется. И я вдруг понимаю, что ему важно услышать ответ.

– Потому что я верю тебе, – выдыхаю и понимаю, что это правда. Та единственная и правильная. И ничто не в силах ее изменить. Никогда.

Марк бросает беглый взгляд на задремавших на заднем сиденье девчонок и невольно улыбается. Впервые за много лет ему спокойно. И впервые за много лет он сам ведет машину. И это невероятное ощущение свободы, которое ему подарила Алиса, заполняет его всего, балует. И он не понимает, почему? Да и страшно задумываться. А вдруг все это исчезнет, стоит только закрыть глаза? Вдруг ему все это только снится? И утром он снова обнаружит себя в мастерской, уснувшим прямо за рабочим столом. Нет, нельзя об этом думать. Но мысли сами лезут в голову, напоминая, что еще ничего не закончилось. Четыре дня назад отзвонился врач, сказал, что с Марьяной все будет в порядке. И звонит ежедневно, отчитывается о состоянии особенной больной, которая медленно, но идет на поправку. Это радует. А вот что ей внезапно стало нехорошо – это настораживает.

Марк встряхивает головой, сворачивает на обочину. Передохнуть немного. Сжимает и разжимает дрожащие пальцы. А по бедру ползут судороги. Медленно стягивая колючей болью мышцы. Белые хлопья снега липнут к лобовому стеклу, сплетаясь в причудливый узор. Марк откидывается на спинку, в зеркало заднего вида глядя на девчонок. Полина растянулась на все сиденье, голову положив на колени Алисы, и чему-то улыбалась во сне. Наверное, представляет даже там скорую встречу с мамой – та обещала прилететь через два дня.

Ему бы такую легкость. И братец спокойствия не добавлял. Спасибо ему, конечно, что разрешил пожить у него, пока дела с Андреем не решатся, но настрой его Марку не понравился. Он приехал позавчера ночью, уставший, злой. Ему бы выспаться, но отказался. Торопился. И разговор их короткий, полночный, Марк помнит отчетливо.

– Я должен, понимаешь? – сказал он на пороге. И было в его голосе что-то… что Марку стало страшно. Ему стало страшно, потому что Крис боялся. Боялся, что у него ничего не получится.