Анатолий Грешневиков - Дом толерантности (сборник)

Маша вышла в коридор.

Николай Степанович взял морщинистую ладонь старика в свою, слегка сжал, давая понять, что он готов его выслушать, поддержать.

– Все будет хорошо!

– Все будет плохо, Степаныч. Поверь: Сталин и Жуков подняли страну с колен и привели к победе, потому что так хотел народ, потому что у народа был Жуков. Сегодня народ не видит ни Жукова, ни Колобанова. Героями, ты видишь, стали Анзоры. В Кремле сидят не Жуковы, там штаны протирают денежные мешки. Им всегда будет мало денег. У них всегда будет виноват народ. Каленым железом не вытравить эту комарилью оттуда. Знаешь почему? Да потому что народ не верит, что это можно сделать. У меня к тебе совет: присмотрись к Анзору, это он, гаденыш, задавил Верного, его дружки обокрали меня. Не дай ему быть чистеньким… Придави его. И смотри, он ухлестывает за твоей Машей. Таким гадам наши девки нужны только для утех. Маша молодая еще, может не понять… А ты соображай, не наш он человек. Еще обещай мне, если со мной что случится, то ты издашь книжку про Колобанова. Весь материал о нем у твоей Галины. Все. Ступай. Дай Бог, оклемаюсь.

Обещание выполнить волю старика прозвучало так же тихо. Оно подействовало успокаивающе. Старик сделал несколько глотков из стакана, наполненного соком, и закрыл глаза.

Маша за дверью не слышала ни советов, ни обещаний.

Николай Степанович пододвинул к кровати табуретку с лекарствами и соком, поправил на стуле заношенный пиджак и штаны, выключил свет и осторожно вышел вместе с Машей на лестничную площадку.

На дворе царила темнота, ночное звездное небо призывало ко сну.

Дом Николая Степановича Мазаева засыпал вместе с городом.

И был в этом городе в эту ночь человек, который вряд ли мог заснуть просто так, слишком уж болела душа, и именно этот один человек желал всем жителям города добиться счастья и справедливости для себя во что бы то ни стало. Не мог заснуть и Николай Степанович – мучался в раздумьях. Он плакал беззвучно, стыдливо, переживал за таких солдат Отечества, как Иван Никодимыч. Плакал не от боли – от пронзившей его сердце чистоты и бескорыстности человеческих взаимоотношений, выразившихся в законе фронтовиков: «Сам погибай – товарища выручай!». Потом этот закон перекочевал в песенные слова: «Раньше думай о Родине, а потом о себе!».

Уйдут старики-орденоносцы, знающие цену жизни, человеческих поступков, отличающие добро от зла, и кто останется на нашей многострадальной земле?… И кому достанется эта великая страна?! С этими мыслями Николай Степанович тихо погрузился в сон.

Утром звонок в дверь потревожил квартиру Мазаевых.

Маша попрощалась с родителями и стремглав выбежала в коридор, запихивая на ходу в открытую сумку бутерброд. Его обернули салфеткой, потому он безопасно разместился между тетрадок. За студенткой пожаловал Анзор. Еще до вчерашней поездки в незнакомую деревню, во время открытия во дворе магазина она попросила его научить танцевать лезгинку. Площадку для учебы выбирать долго не пришлось. Если в училище учат будущих артистов разным национальным танцам и песням, то почему нужно искать другое место для лезгинки. Пусть после учебы Анзор покажет то, что сам умеет, затем она найдет других учителей. В училище наступит время, когда ей будут рукоплескать, называть лучшей выпускницей. Она заткнет всех за пояс. Маша Мазаева будет так успешна, неподражаема и оригинальна, что все ахнут, все признают – она лучше всех!

Высокий худощавый старец обхватил крепкими натруженными ладонями кружку и с придыханием, маленькими глотками пил чай.

Маша пододвинула к нему вазу с конфетами и тарелочку с кусочками торта, а он смотрел мимо них, не притрагиваясь, и хлебал одну несладкую воду. Лицо у него все сморщилось, зато острый нос и выдвинутый вперед подбородок с черной небольшой бородой выражал крутую волю и уверенность в себе. Усталые, слегка прищуренные, черные глаза изредка смотрели на Машу.

– Спасла ты меня, дочка, от холода, – скромно произнес он благодарные слова. – Холодно у вас. Зима будет, а я до зимы хотел Анзора повидать. Сколько бы я сидел еще на лестнице, ждал напрасно? До ночи бы сидел. А ты меня разместила, вот и чаем напоила. Спасибо тебе, дочка.

Выговорился дед не сразу. Поведал историю своего небольшого села, укрывшегося высоко в горах. Дома там стоят на горе, а над ними опять высокие горы, вокруг их вершин клубятся облака. Жители села еще помнят русского царя, утверждавшего свою администрацию на всем Кавказе, они ценят волю и отсутствие всякой власти над собой. Вспомнил дед и как воспитывал внука Анзора, замкнутого, вспыльчивого, своенравного, как тот не желал пасти овец, спускался в долину и неделями пропадал вместе со сверстниками. Однажды дед вытащил его из горной реки, вытекающей из-под снежников на плато. Анзор мог утонуть. И со дня спасения его как подменили. Он все реже уходил в город, все чаще пас овец вместе с дедом.

Внимательное отношение Маши к рассказам старика Хасана побудило его рассказать про себя и своих родителей. Маша и сама задавала ему наводящие вопросы.

Отец у Хасана был не простым чабаном. Родителей его знали в округе как влиятельных и богатых людей, владеющих пастбищами, землей и огромными стадами овец. Революция не пощадила семью. Отца Хасана раскулачили и сослали в далекую холодную Сибирь. Там он нашел свою смерть. Звали его Абдулла. Когда Хасану разрешили покинуть колонию, он насыпал в карман землю с могилы отца, привез ее в горное село, на родину. Установил на кладбище надгробный камень отцу, положил под него сибирскую землю. В то время на кладбище не было ни одного захоронения. Родственники устанавливали символические могилы для тех, кто умер на чужбине. Хасан нашел того соплеменника, который настучал на отца, и отомстил ему. На вопрос Маши, что это была за месть, дед мудро промолчал.

Еще Маша пожаловалась деду Хасану на внука, срубившего бабушкину рябину. Он опять ушел от ответа, рассеянно посмотрел в окно, и, закончив рассказ про родное село, ушел в свои мысли.

Маше нужно было встречать мать, которая с утра ушла на рынок покупать мясо, а значит авоська у неё будет тяжёлой. Поглядывая иногда в окно, она замечала пустой двор, и успокаивалась. Ей не хотелось упустить из вида мать.

В квартире Маша была одна. Готовилась к семинару. Остальные домочадцы занимались своими делами: отец – в институте, Максим – в школе, Лиза – на работе.

Полтора часа назад она вот так же выглянула в окно, в подъезде хлопнула входная дверь, и ей показалось, что это мать вернулась с рынка. Она быстро добежала до первого этажа, но там кроме вахтерши Анастасии Григорьевны и старика, сидевшего рядом с ней на ступеньке лестницы, никого не было.