Сергей Носов - Франсуаза, или Путь к леднику

Значительную часть площади занимали высокие белые ступы, основание одной из которых украшали изображения диковинных птиц и зверей, и двухъярусный храм с золотыми крышей и крышей-карнизом, непонятно каким образом уместившийся на шести довольно тонких колоннах. Было несколько странно видеть рядом обычный автобус. Приглядевшись, мы различили за автобусом постройку, по-видимому, и слывшую автобусной станцией. Никаких кладбищ мы не видели. Мы взяли правее и прошли мимо ряда молитвенных барабанов, расположенных в нише стены. Навстречу нам шел человек в шерстяной шапке, похожей на спортивную, но так странно примятой, что она сама походила на ступу, – он вращал, не пропуская ни одного, барабан за барабаном. Мы куда-то не туда зашли. Здесь была свалка. Справа от нас образовалась опять-таки каменная стена, за ней возвышались свечеобразные деревья, прохода за стену не наблюдалось. Судя по запаху, в этом проулке запрет уринирования на улицах игнорируют. Мы попытались узнать у встречных, не кладбище ли там за стеной, но те редкие, кто нам попадался, не владели английским. Притом они были все до крайности предупредительны и, даже не понимая вопроса, пытались нам что-то объяснить. Наконец один сказал, что там лес. Это был, конечно, не лес – в лучшем случае парк, и то небольшой; зеленый участок, я помнил, хорошо просматривался с крыши королевского дворца. Нам надо кладбище, сказал Командор. – Вам нужна помощь? – спросил человек с твердым смуглым лицом. – Да, кладбище. – Нет, нет, – он замахал руками. – Доктор находится там, – он стал показывать, как нам дойти до больницы, и был даже готов проводить, кажется. Мы поблагодарили и отошли в сторону.

Мы решились подняться на гору, там наверху была гомпа, к ней вели ступени виляющей лестницы. Франсуаза, ты не представляешь, как я здесь уже наисходился, наподнимался по этим бесконечным лестницам. Я думал, что больше не буду. Пришлось. Никого не было наверху, ни одного человека, а на двери гомпы висел замок. Ветер с шумом трепал молитвенные флажки, здесь их были без преувеличения тысячи. Вид отсюда открывался изумительный – снежные вершины, за которые… только казалось, что не за, а сквозь которые – сквозь которые провалилось остывшее солнце. Смотри, показал Командор, вон, вон и вон. Кладбища, сразу три, лежали у подножия холма – с одной стороны католическое (так сказал Командор) и мусульманское, разгороженные высокой и широкой стеной, а с другой стороны – буддистское. Но насчет буддистского я еще сомневался, кладбище ли это: я не видел памятников, мест захоронений – оно более напоминало пустырь, кусок земли, с которого не везде убраны камни. Мне стало холодно на ветру. На белой стене гомпы я увидел доску, похожую на мемориальную. Там было обращение к таким идиотам, как мы: 1. Please don’t smoke and drink around Gompa. 2. Please don’t urinate around Gompa. 3. Please don’t romance and gossip. 4. Please keep this area neat clean. И под этим: Julley. Пошли отсюда, я сказал командору.

Мы спустились по ступеням примерно на треть лестницы, здесь была площадка, с которой можно было сойти к тому участку каменистой земли, в котором Командор опознал буддистское кладбище. Я пойду туда, сказал Командор. Хватит, Макс, пойдем домой, сказал я. Ты иди, а я останусь, сказал он мне, нет, ты правда иди, иди. То ли потому, что темнело, то ли по другой причине, мне лицо его показалось пугающе незнакомым, словно другой был человек. Не то чтобы совсем другой, но что-то существенно другое появилось в его лице. Блин, сказал я, ночь скоро, не надо туда, пойдем, Макс, пойдем. И тут я обратил внимание на то, что находилось у него в полиэтиленовом мешке, который он весь вечер таскал с собой.

Э, Франсуаза, я начинаю волноваться.

У него там лежало нечто объемистое и нечто, кроме того, продолговатое, я бы мог это продолговатое принять раньше за зонтик, если бы раньше озадачился тем, что там у него в пакете. Хотя вряд ли я бы подумал о зонтике – я знал, что мы никто не взяли зонтики в Гималаи. Мне бы просто не пришло в голову об этом подумать. Я и не думал об этом, потому что думать об этом не приходило мне в голову. А сейчас – пришло. Я догадался. Еще не веря догадке, я протянул к сумке руку и схватил это. Это был канглинг.

С ума сошел! – выдохнул я.

Не мешай, ответил он спокойно, погуляли и хорошо, иди домой, а я приду, когда приду.

Я сказал: перестань из себя корчить не знаю кого. Если ты действительно хочешь там заниматься этим, помни, что у тебя нет на то никаких моральных прав. Ты непосвященный!

Откуда ты знаешь, кто я? Не тебе говорить о моих правах, тем более о моральных! Пожалуйста, иди домой. Мне сейчас нельзя предаваться эмоциям.

Максим, перестань, сказал я, это самодеятельность. Ну подумай сам, у тебя все равно нет барабана из человеческих черепов, как он там называется…

Ну и что, сказал Командор, у меня есть простой барабан, из кожи, я вчера его купил в лавке. Если я тебе скажу, что мой барабан освящен, ты мне все равно не поверишь, а главное, ты меня не поймешь. Пожалуйста, иди в гостиницу.

Я сказал ему: это святотатство, Макс.

Святотатство? – переспросил он. В чем святотатство? Не зли меня, Андрей, я на пороге. Проваливай в гостиницу, тебе сказал. И если не приду, не надо меня искать, уезжайте без меня завтра.

Тут я разозлился на него не на шутку. Позер! Без него уезжать! Кем он себя представляет? Он повернулся и, сойдя с широкой ступени, стал спускаться по склону холма в направлении кладбища, из-под ног его поднималась пыль, он вот-вот должен был слиться в сумерках с коричнево-серым ландшафтом. Мне захотелось бросить ему в спину камень. Насилу сдержался.

Слушай, закричал я, боясь, что потеряю его из виду, вспомни о Любе, осел!

Люба знает! – не оборачиваясь, крикнул он, и через секунду-другую я перестал его видеть за склоном холма.

Я громко выругался и продолжил спуск по ступеням лестницы. Скоро я оказался на улице. Быстро темнело. Людей в Лехе, когда стемнеет, можно встретить лишь в центре, и то в местах, где поселяются иностранцы, а здесь, на окраине, народ с темнотой исчезает в жилищах. Кажется, что с наступлением темноты и прохлады люди словно обращаются в четвероногих – были толпы людей, стали стаи собак. Собаки пробегали мимо меня. Я шел быстрым шагом, я думал о Командоре. Я понимал, что его голова для меня – черный ящик. Он сумасшедший. Вне всяких сомнений. Кем он себя вообразил? Странствующим аскетом из тайной секты? Какой он аскет? Захотел принести себя в жертву духам чужой земли, да и черт с тобой – приноси!.. Но какого лешего – какого русского лешего! – ты потащил меня на край города, на эти холмы? Тут я засомневался вообще в целесообразности своего путешествия – вообще – сюда – на север Индии. Не надул ли он меня еще тогда в городе с обещаниями ришикешских чудес? До Ришикеша пилить и пилить, а мы еще не выбрались из этого Леха, и нет уверенности, что с такими закидонами выберемся вообще. Франсуаза, что нам в прятки с тобой играть? ты прекрасно понимаешь, о чем я сейчас говорю. Короче, я в этот час был на него зол посильней, чем в иные дни был на тебя.