Наталья Рубанова - Сперматозоиды

П– б у к в а, просто буква, встреваю я; нет, П– турник, смеется Сана и легко делает на нем «солнышко».

Они идут от проспекта Мира в направлении Сухаревки, – а там уж недалеко до Китая, в котором – надоба. Одна из них, та, что постарше, в черном длинном пальто и пахнет духами. Другая – та, что помоложе – в короткой кожаной куртке и духами не пахнет. Обе оживленно жестикулируют, то и дело случайно касаясь друг друга. Иногда им удается наступить на какого-нибудь прохожего, и тогда та, что постарше, начинает извиняться:

– О, простите бога ради!

– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь та, что помоложе.

– Вежливая? А что, раньше такой не была?

– Как сказать… – маленькая поднимает голову к небу. – Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

– Фальшиво? – смущается та, что постарше. – Но чем же?

– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую. – Та, что помоложе, легко перепрыгивает лужицу. – А ты?

– А мне кажется, будто я теперь все-все могу объяснить, – отводит грустный взгляд большая.

– Все-все? Но это же так скучно! Как же ты живешь? – удивляется попрыгунья.

– По-разному, – увиливает та, что пахнет духами.

– Расскажи, надо же мне иметь хоть какое-то представление о… – та, что не пахнет духами, останавливается на полуслове и пристально смотрит в глаза другой.

– Рассказать? А ты не испугаешься? Тебе-то самой не станет скучно? – Полы ее длинного пальто подхватывает ветер, обнажая стройные ноги.

– А чего бояться? – смеется девчонка и, встав на самокат, едет до перекрестка.

– Откуда у тебя самокат? – спрашивает Сана.

– А откуда у тебя такая сумка? – спрашивает Саночка и тянет ее на себя.

– Из бутика. – Сану начинает раздражать девчонка, цепляющаяся за ее сумку. – Кончай!

– Кончать в столь людном месте, доводя до сумасшествия несчастных зомби, вышагивающих по улицам, телесными судорогами? А как же пристойность? – хохочет Саночка.

– Что ты о себе такое думаешь? Типа, «без комплексов»? – Сана хмурит лоб и кажется старше лет на семь.

– Не морщи лоб, а то тебе все сорок дать можно! – Саночка перестает смеяться и шепчет: – Прости.

– За что, чудовище? – улыбается как ни в чем не бывало Сана.

– За оргазм, за что же! Ты-то его давно не испытывала! – Саночка чуть подталкивает ее.

– Откуда такая осведомленность? – приостанавливается Сана.

– По тебе видно, – ковыряет в носу Саночка. – Замороченная ты.

– Дурында, – Сана убыстряет шаг, но девчонка бежит за ней, поскуливая: – Ну ладно те, не буду так больше, давай сначала? – а в глазах – зайцы солнечные с ума сходят.

– Давай, – соглашается Сана: так они снова переносятся к художественному салону на проспект Мира.

– О, простите бога ради! – наступает Сана ей на ногу.

– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь Саночка.

– Вежливая? А что, раньше такой не была?

– Как сказать… – Саночка поднимает голову к небу. – Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

– Фальшиво? – смущается Сана. – Но чем же?

– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую. – Саночка легко прыгает через лужу. – А ты?

– Я? Я, наверное, тоже. – Сана лужу обходит. – Знаешь, я, наверное, лет тысячу мечтаю выспаться.

– Тысячу? Но тебе же тридцать семь! – наклоняет голову Саночка.

– Это только кажется! На самом деле мне тысяча…

– Надо же, я и не подозревала, что в таком возрасте можно так здорово сохраниться! А может, ты просто мумия?

– Как ты догадалась? Конечно, ну конечно же, я – мумия, – будто найдя ответ на давно мучивший вопрос, Сана широко распахивает глаза. – Мумия! У меня же нет ни мозгов, ни внутренностей, одна оболочка!

– Везет тебе, – с завистью смотрит на нее Саночка. – А как делают мумии?

– О, это целое искусство! Сначала у меня вынули железным крючком мозг через ноздри и влили туда специальную жидкость.

– Зачем?

– Как зачем? Для размягчения остатков. Потом вынули внутренности, а полости тела вымочили в пальмовом вине.

– Везет! Пальмовое вино!

– Потом меня набили тканями, пропитанными канифолью – при охлаждении те, если ты помнишь, твердеют.

– Не помню…

– А после этого меня на два с лишним месяца засунули в раствор натуральной соды, и только через семьдесят дней вымыли и завернули в хлопковые бинты: все они были в клейкой густой канифоли, я помню…

– И?..

– Что – «и»?… В саван завернули, вот что «и».

– М-да… кажется, ты неплохо изучила историю Древнего Египта, подруга.

– Да, было интересно, – улыбается Сана. – Я раньше любила читать.

– А сейчас?

– Сейчас только в метро. Или на ночь. Если ничего не происходит. Но постоянно что-то происходит, поэтому иногда даже в метро невозможно: голова пухнет от собственных мыслей, а если еще и чужие…

– Что-то ты мне не нравишься.

– Да я сама себе не нравлюсь.

– Давай ты мне все расскажешь? Но для этого нужно вернуться назад.

– Ок! – Они возвращаются на проспект Мира.

– О, простите бога ради!

– Чего это ты такая вежливая? – вскидывает бровь та, что помоложе.

– Вежливая? А что, раньше такой не была?

– Как сказать… – Маленькая поднимает голову к небу. – Но вот этого вот «простите бога ради» я от тебя не слышала. Оно и звучит как-то фальшиво.

– Фальшиво? – смущается та, что постарше. – Но чем же?

– Не знаю, я часто не могу объяснить того, что чувствую. – Та, что помоложе, легко прыгает через лужицу. – А ты?

– Знаешь, я тоже, тоже не могу… Особенно же невыносима невозможность объяснить самое главное тому, кого любишь. – Та, что постарше, с трудом сдерживает слезы.

– А ты еще любишь? – Та, что помладше, смотрит на нее с восхищением.

– И любима, – кивает Сана: ветер в который уж раз поднимает полы ее длинного пальто, обнажая стройные ноги. – Но самое страшное в том, что именно любовь, даже взаимная, причиняет наибольшую боль. Иногда кажется, что вот-вот тебя разнесет, разорвет в клочья! Что ты лопнешь, задохнешься тут же! Но нет, это было бы слишком легко, и все повторяется – вот оно, фирменное кандальное рондо…

– Почему? Ведь если любят двое… – Маленькая, перебивая, тщетно силится подобрать нужные слова.

– Потому что если другой отдается тебе полностью, эту его ношу очень трудно вынести. Многие ломаются.

– А ты?

– А что – я? По мне лучше сломаться насмерть, чем прогнуться. – Сана закуривает.

– Тебя измучили любовью, я догадалась? – догадалась Саночка.

– Не совсем. – Сана стыдится своих истинных чувств. – Я ведь, в принципе, ни в чем не знаю отказа.

– Не ври! – Саночку не проведешь. – Давай-ка, скажи как есть!