Наталья Рубанова - Сперматозоиды

Кукол жгут, говорит бесстрастно Сана и закрывает глаза фантому Плохиша (пожалуй, ему даже к лицу этот резиновый макинтош) муаровым своим платьем [127]. Кукол?.. Внутри что-то обрывается: боммм, боммм , не чуя под собой ног, я бегу на крик, плохо заглушаемый колокольным звоном: боммм, боммм… Голубоглазая марионетка в черном парике делает прощальный книксен и садится в ландолет: о, как изысканно ее платье, как лазорева тальма! Вы такая эстетная, говорю я ей, вы такая изящная, и замираю – да это же мумия Хатшепсут, черт бы ее подрал: о, сколько у нее масок, что делать с ними?.. Вот и горит, горит ш к у р– к а – о, теперь я догоняю, что значит без кожи ! Да ты спой, спой, машет рукой Сана, перед тем как исчезнуть в языках пламени, легче будет: любое переживание, в сущности, бессмысленно… Что – спой?.. – я хватаюсь за сердце. Что-что, роман[c], дурында! Рома-ан[c]!.. «Но кого же в любовники? И найдется ли пара Вам?» – слабо?.. Или пунктуального соблюдения дедлайнов желаешь? Обеспокоенные покупатели часто обращаются в компанию «Хyi» с вопросом, не снизится ли производительность стирки из-за того, что отверстия в барабане уменьшены на сорок три процента: проведя тщательные испытания, сотрудники компании «Хyi» с гордостью сообщают, что барабан стиральной машины «Zvezdets» не только отлично очищает ткань, не повреждая ее, но и сохраняет высокую производительность стирки…

Тут-то я и запела:

Не всякая книга долетит до середины Днепра – не всякая баба дойдет до Белой реки: до Белой и дальше, говорит мне Сана и, поправляя рюкзак, смахивает со лба пот, а заодно и сентиментальный сюжетец: никакого сценария нет и в помине. Не представляю, что будет с моими персонажами дальше – да это теперь и не важно. «Мне все равно, а тебе?» – « Человек состоит из жидкостей разной плотности [128]: лишь в горах понимаешь, сколько в тебе, на самом-то деле, наносного, чужеродного… Однако на свете существует лишь одно но – одно-единственное условие: знать, для чего и кого, почему и зачем. Вот и всё», – разводит загорелые руки Сана, а я снова удивляюсь, откуда в ней столько силы: она на самом деле безупречна, она кажется мне совершенством, самым обыкновенным совершенством – вот, собственно, из-за всего этого-то, леди Мэри…

Набрать переводов, думала Сана, просидеть до песка в глазах за лэптопом, – а потому не помнит, как решилась: П., звонивший из Болгарии (съемки Витоши, навязчивая оксид-азотная [129]идейка запечатлеть Черни-Врых «так, как никто еще этого не смог», etc.), кричал в трубку: ты сумасшедшая, как можно идти с незнакомыми мужиками, адреналина мало?.. Сана хрипло посмеивалась – она почти потеряла голос перед поездкой: что хочу, то и ворочу – почему тебя это волнует? П. распалялся: что значит почему , что ты напридумывала, какого дьявола?.. Сана не знала, что отвечать (ведь ты не идешь со мной – не выстрелить, нет-нет: губы разорвет), вот и сказала как есть – П. не перезвонил, а она снова открыла шаманский сайт. Беззвучным вальсом закружила ее магия путешествия, странным беззвучным вальсом – Сана не видела смысла сопротивляться этому движению: да и просто не видела смысла.

Поднимая рюкзак, она присвистнула, представив, сколь весело будет скакать с ним по всем этим горбатым горам. Впрочем, вздох породило, скорее, некое воспоминание, от которого Сана все никак не могла отделаться: губы подрагивали, в низу живота екало (стандартный – после встреч с П. – набор ощущений) – отпустило лишь в тот момент, когда указатель Москва оказался перечеркнут; ну а потом – Тульская область (Кончинка, синим по белому), Воронежская, ну а потом – придорожные кафе, вино из пластмассового стаканчика, логорейная попутчица («…ты сколько салатов на зиму крутишь?.. у меня вот и перчик, и помидорки всегда с чесночком мореным…») – половины слов Сана не понимает или не разбирает: главное – не вслушиваться. Главное – не вчитываться: о бтекатели, тара, ящик – там, за окном; а не сыграть ли?.. Чернякино, Круглики – белым по синему, белым по синему… Сана отворачивается от попутчицы, поправляет беруши и надевает наушники: все это, впрочем, не спасает от «важнейшего из всех искусств» – кино-о! – о, час за часом, один фильм сменяет другой, динамики любовно расставлены по всему автобусу: главное – не чувствовать, приказывает себе Сана, ничего не чувствовать, и каким-то чудом засыпает.

Все чаще является к ней Хатшепсут в образе рыси (3D Max: нет ничего проще), все чаще касается острой груди мохнатой своею лапой, разрывая ее – нежную, гордую – на части: кровь Саны, заливающая пластиковый макет Джесер джесеру [130], кажется голубой. Губы фараонши, слизывающие ее – универсальный, между прочим, культуроформирующий символ , встреваю я, – застывают в идеальной фотошоповской полуулыбке. Сана преклоняет колени и, размазывая по блюду трепещущую свою плоть, спрашивает: «Знаешь, почему я иду туда?» – «Пойдешь из-за него, вернешься из-за себя», – отвечает Хатшепсут, щелкая пультом: она находит, что нет ничего забавней новостей Первого канала. «Нет-нет, не только…» – пытается покачать головой Сана, но все попытки тщетны: головы нет, как нет и самого тела. «В Царстве Мертвых хочешь остаться? Сейчас акция пирамидальная». – «Mersi-те, – отказывается Сана. – Теорема еще не доказана, я не разбилась и не воскресла, а значит…» – «Т-п-р-р-р!» – Хатшепсут прижимает к воображаемым губам Саны указательный палец с перстнем в форме черепа: голос у фараонши низкий, мягкий – голос сытой рыси, не обрушивающейся на свою жертву лишь потому, что не голодна. «Я дам тебе силу, – обращаясь в мумию, она кладет Сану на лопатки и произносит голосом П.: – Любофь – ваалшебная страна, ja-ja! Выйдешь за меня?» – «Сначала я выйду на край света…» – дергается Сана и просыпается от кряхтения водителя: «…да ёп-перный же театр-р-р, застряли, нах!» – «А ты лучше скажи «р-р-рядеет облаков летучая гр-р-р-ряда»: слаб о ?» – неприятный такой тенорок пьяненький.

Сзади.

Пло-хиш , выстукивают «дворники», Пло-хиш – stop-машина: от городка N до бывшей казачьей станицы, где ждет Сану шаман, не более получаса, обрыв – материи, конечно, не существует, лучше гор, разумеется, только горы, приехали.