Диляра Тасбулатова - Мама, Колян и слово на букву «Б»

– А она что?

– Не поняла его и уволила. Но сначала зарделась, довольная, – думала, он хочет ее поставить вверх ногами.

– Вверх ногами – тяжело. Это только для «Минуты славы» – там они все акробаты. А у тебя же дегенерация мениска. И не только мениска…

– Правильно рассуждаешь. Для дегенератов вроде меня разработают отдельные позы.

– Смотреть лежа телик? (спросила мама).

– Какая ты молодец, мама! Правильно рассуждаешь! Иной раз что-нибудь такое увидишь по телику, что начинается сильное… ну, это … возбу…

– Ну, с матерью этого лучше не обсуждать… Я и так все поняла.

Собрались как-то в театр. С мамой. «Дон Жуан». Опера. Моцарт.

На билете написано – 12+.

Мама (испуганно):

– Что такое 12 плюс? Могут дать 12 лет за сочувствие к европейской культуре?

– Могут и больше, там же плюс обозначен.

– А зачем тогда билеты продают?

– Провокация.

– Не пойдем?

– Моцарт пока врагом России не объявлен.

– А что такое 12+ тогда?

– Детей не пускают.

– Почему? Новое прочтение, все голые?

– Нет, одетые будут.

– А почему детям нельзя? Это же не документальный фильм про развратника?

– Ну, думают – может, он так споет, этот Дон Жуан, что дети все сразу пойдут на панель.

– А! Значит, хорошо поет… Молодец.

Говорю я маме своей: такой сон ужасный приснился – будто какой-то страшный уголовного вида типчик ко мне пристает.

Она говорит:

– Это потому что ты ведешь себя вызывающе.

– Ха-ха-ха, говорю, это же во сне было!

Мама говорит:

– Так ты, наверно, и во сне дембельские анекдоты рассказываешь. Вот к тебе уголовники и пристают – даже во сне.

Как-то мама мне говорит:

– Есть разговор… Срочный причем.

– Слушаю (говорю).

– У нас (говорит мама), – по-моему, завелись-таки тараканы (скорбная пауза, мхатовская такая). Что будем делать?

– Как – что????? Травить, искоренять беспощадно! До последнего трупа!!!!

– Пока что, – говорит мама, – я видела всего-то одного.

Вскоре я забыла об этом разговоре, а еще дня через три увидела таракана на столешнице в кухне. Ну и прихлопнула его с особым цинизмом. Мама была рядом. Тут я начала скорбеть и ныть (ну, не люблю я тараканов, уж простите).

– Что делать? – кричала я. – Вызывать зондеркоманду надо!

И тут вдруг мама говорит:

– Да не надо ничего, он, мне кажется, один и был: случайный такой таракан…

– Как? Ты видела одного, я – еще одного, другого.

– Да нет (говорит мама), – это тот же самый. Я его запомнила.

– Если бы я вышла замуж за алма-атинского немца с фамилией Геббельс, была бы Диляра Геббельс (сказала я маме).

Мама говорит:

– А зачем тебе выходить за него? Ты и так Диляра Геббельс.

Сказала маме, что теперь и онанизм запретили.

– Причем оговорили, что можно, если только левой рукой: Интерсакс (говорю) пишет, что правую руку нужно освободить для правого дела.

Мама сильно покраснела.

Потом вдруг говорит:

– Может, они все-таки просто левшей учитывают?

– Как? По головам? (говорю).

Мама покраснела очень сильно и шепчет:

– По головкам… Ой! (вскрикнула она и юкрнула в свою комнату, испугавшись собственной смелости).

Собралась как-то в Армению на фестиваль.

Мама говорит:

– И что ты там делать будешь?

– В каком смысле? Фильмы смотреть!

– Там (говорит мама, тяжко вздохнув), – мне рассказывали, не хамят…

– Так хорошо же?

– А как ты байки писать будешь? Тебе же без хамства плохо, как без кислороду: ты, по-моему, специально часто ездишь до «Планерной» без надобности и все рыщещь: кто бы нахамил?

Приехав из Парижа, я как-то сказала маме:

– А мне Джоконда подмигнула!

Мама тут же говорит:

– Это она со страху… – Немного погодя мама продолжила: – Теперь надо на реставрацию. У нее тик останется…

Вот еще.

Говорю маме:

– Я так люблю ходить в музеи! Портреты как будто смотрят на тебя!

Мама:

– Тебе вечно кажется, что все на тебя смотрят!

Мама говорит:

– Ты много уже плохого сделала: полы не моешь, Марсика тискаешь, грубишь, матом ругаешься, выпиваешь, ссоришься с людьми, а еще, я вспомнила, Джоконду изуродовала… Довела ее своим одним присутствием до тика…

– Да, говорят, не реставрируется теперь…

– Еще бы! После тебя ничего никто не сможет сделать, это понятно…

Все-таки мама моя ужасно наивна.

Как-то пришла подруга Ирка и начала жаловаться на своего любовника.

Говорит:

– Да ну его! У него и трусы смешные – семейные такие, в цветочек…

Мама говорит:

– Интересно, Ир, откуда ты можешь знать, какие у него трусы?!

И посмотрела на нас торжествующе.

Типа поймала Ирку на лжи.

– А что такое рейтинг? (спросила у меня мама). – Что-то неприличное? (Она покраснела.)

– Почему – неприличное?

– Ну, по телику все время говорят: то у одного политика упал рейтинг, то у другого… А они же все старые… А у старых мужчин, сама понимаешь… падает у них…

– Ну да, падает, висит потом.

– Ну да… Но почему по телику каждый день это сообщают? Там что, работают врачи… эти… как их?

– Геронтологи?

– Ну да: и они что, сообщают каждый день? Сегодня у одного упал, завтра – у другого?

– Видимо, да…

– Мне кажется, у них давно (она покраснела еще сильнее) и не поднимался… рейтинг этот. И что об этом сообщать? И так все ясно.

– Как профессор, так Эткинд (сказала мама).

– Это что за антисемитизм? (спросила я).

– А как идиот (продолжила мама, не реагируя на мою реплику об антисемитизме), – так какая-нибудь Тасбулатова…