Алла Полянская - Невозможность страсти

– Что глядишь? Видишь, как дела паршиво пошли?

Кот закрыл глаза и всем своим видом дал понять, что спит и к разговорам не расположен.

Вздохнув, Лена посмотрела в окно. Лето зеленело и пищало птичьими голосами, и она подумала о Ровене, о том, как сильно та любит лето, а теперь лежит на больничной койке и не может дышать. И если бы не то, что случилось, если бы не сломалась машина, если бы Лена не забыла папку, если бы не Сергей с Танькой, если бы Ровена не притащила в свой дом Павла, то не прошло бы и года, как Тимка осиротел бы. Цепочка нелепых случайностей оказалась дорожкой, которая отвела Ровену от края пропасти. А ведь если бы она бросила Павла на берегу, то…

Лена вздохнула. Она не любила столь громоздких построений, замешанных на квасной морали с частицей эзотерики, но и отрицать очевидное – тоже не в её привычках. Да, если бы Ровена не привела Павла в свой дом, а оставила его на берегу, как сделал бы любой здравомыслящий человек, то болезнь, притаившаяся в её теле, убила бы Рону быстро и страшно. А так она будет жить и, возможно, понянчит внуков.

Лена взглянула на спящего кота и позавидовала ему: уж для кого другого – неведомо, а для него нирвана точно достижима. Свернулся калачиком и ловит дзен. Лена легла на бок и принялась рассматривать Буча, изредка трогая пальцем его круглую – и одновременно плоскую – красивую голову, на которой треугольниками торчали ушки с небольшими кисточками.

– Тёть Лена, ты как?

Лена оглянулась – Тимка сидел на подоконнике, свесив босые загорелые ноги в комнату, одетый только в шорты, которые она сама ему соорудила из старых джинсов. Он смотрел на неё светлыми глазами Ровены, и Лена в который раз не смогла сдержать улыбки, так удивляет её это сходство, в котором, по сути, нет ничего удивительного, наверное, если бы Тимка был девочкой, это сходство не приводило бы её в такой восторг, но голубые глаза Ровены на Тимкином загорелом лице, и эта милая ямочка на подбородке, и светлые волосы – всё это в мужском варианте выглядит необычно.

– Ничего, Тим, я в порядке.

– Шишка ужасная.

– Знаю. Но выглядит хуже, чем есть на деле. – Лена покосилась на спящего кота. – Видал?

– Видал. – Тимка поболтал ногами и прыгнул в комнату. – Знатный зверюга. И тем не менее кот – единственное существо в мире, чей мех, мясо и яйца неинтересны человеку в утилитарном смысле.

– В Интернете прочитал?

– Ага. – Тимка потянулся и плюхнулся на пол, усевшись по-турецки. – Я тут погуглил насчёт торговли людьми… Тёть Лена, а ты знаешь, сколько людей в год пропадает без вести?

– У нас в стране?

– И у нас, и в мире. – Тимка нахмурился. – Сотни тысяч. Отбросим пропавших во время военных действий, бомжей и сумасшедших. Но остальные-то пропадают бесследно, и никто их никогда не находит. Куда они деваются? Ну, пусть маленьких детей продают усыновителям – это ещё ничего. А взрослых – куда? Неужели всех – на органы?

– Тим, я не знаю. – Лена занервничала – обсуждать с ним эти жутковатые и скользкие темы ей не хотелось. – Я не думаю, что тебе стоит интересоваться такими вещами.

– Я же не дурак и не ребёнок. – Тимка зыркнул на неё исподлобья. – Мне пятнадцать лет… ну, почти. Я вполне способен осознать разные процессы и тенденции. И я тебе говорю: пропавшие люди – это очень большая проблема, но ею никто всерьёз не занимается, потому что никто не свёл вместе статистику.

– Я не думаю, что это имеет смысл. – Лена вздохнула. – Масса людей пропадает в каждой стране, но причины разные…

– Да, разные. Но есть одна общая: многих похищает некая международная преступная организация и торгует органами на чёрном рынке. Я вот что узнал в Интернете: из Африки граждан на органы не похищают, многие африканцы являются носителями ВИЧ-инфекции, там эпидемия. В Европе люди, конечно, пропадают, но гораздо реже, это определённые социальные группы, но там полиция своё дело хорошо знает. А вот в странах бывшего СССР очень пугающие цифры. И никто этих людей всерьёз не ищет.

– Что ты пытаешься мне сказать?

– То, что у нас для таких похитителей – непаханое поле. Относительно здоровые люди, белые, опять же дети. Их никто не ищет – просто делают вид, что ищут, а на самом деле не знают даже как. И не надо это никому. Пропал и пропал человек, провели какие-то следственные мероприятия и забыли. Родственники погоревали и смирились, где искать, когда куда не кинь, везде стена. А людей вывозят и потрошат на органы.

– Тим, я не готова к такому разговору.

– Я понимаю. Я же всё-таки ребёнок. – Тимка насмешливо закатил глаза. – Тёть Лена, я вот другого не понимаю. Нет, насчёт органов мне всё ясно, люди, которые ждут пересадки, не спрашивают, откуда орган, и я их где-то понимаю. А вот тех, кого продают в рабство… кто их покупает и зачем? Ведь это же такая морока: корми раба, следи, чтоб не сбежал, да чтоб соседи его не увидели, а если, к примеру, заболел этот раб, или хотя бы аппендицит у него приключился, или зуб заболел, что с этим делать? Или если он помрёт? Ведь не только в дикие страны продают людей, где никто не станет заморачиваться, но и в цивилизованные тоже. Зачем? Ну, даже если ради секса. Есть же специально отведённые места, где достаточно недорого и практически легально можно…

– Тим!

– Да ладно тебе, тёть Лена, что ты меня перебиваешь? Я тебе что, младенец? – Тимка сердито засопел. – Нравится мне эта манера, чуть что – ах, это не для детских ушей! Не смеши меня, детство моё давно закончилось!

– Да? И когда это? Когда ты узнал, что Деда Мороза не бывает?

– А что, его нет? А-а-а, всё, мир рухнул. – Тимка картинно упал на ковёр, дрыгнул ногой и замер, изображая труп.

– Смешно. – Лена фыркнула. – Но неубедительно.

– Конечно, смешно. – Тимка снова сел, скрестив длинные мосластые ноги. – Конкретно у меня детство закончилось, когда Яшка Смирнов рассказал мне, откуда берутся дети. Мне было семь лет, и до этого данный вопрос меня не интересовал, но Яшка меня просветил, возомнив себя Мессией, и мир рухнул тогда впервые. Яшке я до конца не поверил, и когда мама забрала меня из школы, я у неё поинтересовался, правда ли, что взрослые люди занимаются такой гадостью, чтобы получился ребёнок.

– И что мать тебе на это?

– Мама помолчала, а потом говорит: по сути правда, но тут дело в интерпретации. Она же никогда со мной не сюсюкала, ты знаешь – за что я её особенно ценю. И она как раз не считает, что есть темы не для моих ушей. Раз я тему поднял, значит, она уже для меня годится. А потому она так и сказала. Ну, и прочее. Я запомнил. Но мир, конечно, очень усложнился.

– И детство закончилось?

– Во всяком случае, та его часть, где я считал, что все вокруг живут так, как куклы в коробках. Приходят с улицы домой и лезут в свои коробки, чтобы на следующий день выйти на улицу и вращаться вокруг меня, создавая моё окружение, понимаешь? Оказалось, что каждый живёт точно так же, как и я, – дома свой уклад, свои запахи, свои отношения. Нет, ну тогда я такими категориями не мыслил, но ощущал это так, а раньше мне казалось, что есть только мы с мамой, и только наша жизнь настоящая, у остальных этого нет.