Ольга Иженякова - Великая сила молитвы

– Мы с ним, – бросает взгляд на фото, – всегда все делили поровну – и горести, и радости, а теперь… как будто полжизни нету.

Осознание того, что утрата невосполнима, было очень тяжелым. Как жить с этим горем? В одночасье его перестало интересовать все. Спасла работа – с головой ушел в нее. Когда ты увлечен делом, забываешь обо всем остальном.

Наверное, хотел добавить, что забываешь и о боли. Но осекся. Видимо, рана еще не зажила. И помолчав, стал рассказывать о работе. Круг его обязанностей широк: это подготовка договоров, претензий, исковых заявлений, представление интересов в судах и органах власти. Ездит он и в командировки по стране. А начальник добавляет: «Если у Александра неотложное дело, а он, к примеру, на больничном, то обязательно выйдет на работу, несмотря на запрет врачей. Гордость коллектива и страны…»

«Уважаемая Ольга Петровна! Недавно в нашем селе обрели икону Евфимии Всехвальной, и сразу пришлось завести тетрадку, чтобы записывать случаи чудесного заступничества святой за нас, грешных. А в архивных источниках – по случайности, хотя мы знаем, ничего не бывает просто так – краеведы нашли историю этого образа. Если есть возможность, пожалуйста, расскажите о нем. Мы верим, православные все друг другу браться и сестры, а чудеса Евфимии Всехвальной в наши дни актуальны не менее, чем во времена Диоклетиана. Если кто-то хочет приехать и лично убедиться, – милости просим.

С уважением, Елизавета и Екатерина Долгановы, уроженки села Прокуткино Ишимского района Тюменской области».

История этого образа известна, как записано в документах, со второго июля 1910 года. Крестьянские дети Максим и Иван собирали землянику вблизи кладбища, в березовой роще за сельской окраиной. И вдруг Иван увидел на трухлявом пне небольшую икону. Образ был ему незнаком: такого мальчики «в доме своих родителей, а также соседей не видали». Они подозвали старших сестер, и те решили отнести икону в дом к священнику Александру.

Батюшки дома не оказалось: как благочинный он уехал по делам в соседний приход. Матушка внимательно рассмотрела находку. На деревянной доске «масляными красками разных цветов» была изображена женщина «средних лет, с распущенными по плечам волосами, непокрытой головой, в руках – развернутая книга и пальмовая ветка, по полям фон, цвет светло-голубой, у подножия – изображение наподобие озера, покрыто растительностью». Над ликом шла полукругом надпись славянскими буквами: «Святая Великомученица Евфимия».

Матушка-попадья решила, что икону оставил «кто-то из переселенцев» – они обыкновенно провожали своих родственников в последний путь с образами. Через два дня, поскольку никто не признал находку своей, она послала дочь отнести икону в церковь, где трапезник поставил ее на выступ колонки иконостаса, по левую сторону от царских врат. Тот же трапезник через восемь дней после находки прибежал к отцу Александру с новостью: икона исчезла. Мысль о том, где искать пропажу, родилась тотчас: конечно, на том месте, где обнаружилась. Правда, при расследовании осталось неясным, кто же сделал это предложение – батюшка ссылался на трапезника и наоборот. Икона действительно обнаружилась на том же пне, и трапезник принес ее обратно в храм.

Вторично образ исчез 12 июля, и так же, как клятвенно уверял сторож, «при закрытых дверях». День был официально нерабочий, «царский» – праздновались именины великой княжны Марии. Совершалась литургия, и во время службы образ пребывал на месте. А после обеда пропал.

Народ, взбудораженный известием, начал собираться на поиски. Икона стояла на том же гнилом пне, погруженная наполовину в труху, от нее распространялось приятное благоухание – сохранявшееся после несколько дней. Никто не решался извлечь икону, пока не появилась попадья. Вскоре подошел и батюшка, вызванный с полевых работ («поповская пашня» находилась в четырех верстах от села). Отслужив молебен святой Евфимии, он передал икону крестьянину Симеону Седунову, человеку, уважаемому за богобоязненность. И прихожане торжественным крестным ходом, под колокольный звон, перенесли икону в храм, где ей определили место на аналое за правым клиросом. Там она и лежала в течение года, будучи почитаема селянами, но не являя каких-то особых знамений. Ни прихожане, ни священник, по его же словам, «никакой молвы не распускали», памятуя о том, что живут «в век упадка веры среди христиан, в век сомнений и недоверчивого отношения к чудесным явлениям». Однако в одиннадцатом году произошел ряд событий, после которых икона снискала в народе славу чудотворной.

Первым записанным чудом стало исцеление семидесятилетнего крестьянина – того, который нес икону с кладбища. Через год он заболел тифом. Когда дело пошло на поправку, «неосторожно выпил кружку молодого квасу», и болезнь вернулась. Священник уже напутствовал его последним причастием Христовых Таин. Однако мольба умирающего к святой Евфимии об исцелении была услышана, и он выздоровел. Этот чудесный факт оказался настолько очевидным, что в силу молитвы к святой великомученице поверили многие. Чему немало способствовали и климатические особенности наступившего лета.

Весна стояла «благоприятная для роста хлеба и трав, что и радовало крестьян». Однако с середины мая наступила засуха. Когда на пастбищах выгорела трава, среди прихожан прокатились первые волнения. Их инициатор, один крестьянин увидел сон, в котором некто «в священническом облачении» предложил ему выкопать колодец на месте явления образа святой Евфимии, заметив: «Тогда бы и была у вас вода». После воскресной литургии прихожане дождались в церковной ограде отца Александра и потребовали у него дозволения выкопать колодезь. Священник стал увещевать их не делать этого. Из толпы последовали выкрики: «Что ты нам за пастырь, ты – политик (т. е. безбожник), не позволяешь делать нам доброе дело». Тем не менее батюшке удалось отговорить селян от их затеи.

Вторая волна поднялась, когда выгорел хлеб. Скот худел, ходили слухи, что в других волостях начался его падеж, а в желудке у павшей скотины находили вместо травы землю. Где-то в уезде появилась сибирская язва. В таких обстоятельствах «народ должен был лишиться всего совершенно». Новым катализатором народной активности стал сон, увиденный за два дня до Петрова поста крестьянином тридцати семи лет. Во сне он увидел колодец, на дне которого явилась сначала чистая вода, а после ее исчезновения – новый образ святой Евфимии. Иларион пересказал сон отцу, а пока тот ходил за священником, и собравшимся на дворе крестьянам. Причем говорил «с таким воодушевлением», что увещевания настоятеля храма уже не действовали. Тому оставалось лишь ответить: «Как хотите, так и поступайте же, но разрешения я вам не даю».