Юрий Коротков - Девятая рота (сборник)

– Только шестьдесят долларов? – изумленно спросил Иван.

– Извините, мы принимаем только драгоценные металлы и антиквариат.

– Момент, – скучавший у окна спекулянт в котелке подошел ближе, приоткрыл тросточкой чемодан Ивана. – Я возьму все это оптом. Сто пятьдесят долларов.

– Двести, – возник с другой стороны еще один.

– Двести пятьдесят!

Иван, держа в руках открытый чемодан, униженно наблюдал за торгом.

– Двести восемьдесят!

– Триста.

Конкурент с сомнением оглядел кубки и поднял руки – сдаюсь.

– Триста долларов за все! – спекулянт достал из кармана деньги.

– Триста сорок. Мне нужно на билет и за гостиницу, – в отчаянии сказал Иван. – Еще только сорок долларов!

– Разрешите, – американец протянул руку к чугунной трости, но Иван убрал ее за спину.

– Это не продается.

– Как знаете. Только из уважения к вам я даю триста долларов. Вам никто не даст больше за эти безделушки…

Иван вскинул на него бешеные глаза.

Тощий господин в пенсне тем временем сдал обручальное кольцо в соседнем окне и получил деньги.

– Неужели и вас американцы надули, Иван Максимович? – усмехнувшись, сказал он. – Вот уж действительно – страна равных возможностей. Я могу дать только десятку, не побрезгуйте, – протянул он бумажку.

– Вот еще возьмите, – подошел другой. – Есть еще кто из наших? – крикнул он, оглянувшись по сторонам.

– А, пропади оно все пропадом! – отчаянно сказал третий. – Поддубному не помочь – что Россию продать!.. – протянул он деньги. Подошли еще несколько человек с мелкими деньгами.

– Братцы, – дрогнувшим голосом сказал Иван. – Я же отдать не смогу…

– Если бы я мог вернуться… – сказал первый. – Если б только мог… – он безнадежно махнул рукой и отвернулся.

– Поклон передайте, – попросил другой.

– Кому? Найду, не сомневайтесь, кому, только скажите!

– Не знаю… Некому… Просто как на берег сойдете – поклонитесь от нас от всех…

– Братцы, я же… – едва сдерживая слезы, сказал Иван. Он сгреб в охапку, обнял всех сразу. – Спасибо, братцы!.. На, подавись, упырь! – швырнул он чемодан с наградами спекулянту.

Он стоял на пустынной палубе, опираясь на трость, вглядывался в горизонт, глубоко вдыхая морской воздух.

– Господин, – тронул его за руку матрос-негритенок. – До берега еще двадцать часов хода.

– Да. Я знаю, – ответил Иван по-русски.

– Господин, вы замерзнете, – показал матрос, обняв себя за плечи. – Вы заболеете. Температура! – сунул он палец под мышку. – Спуститесь вниз, в каюту.

– Ничего, сынок, – улыбнулся Иван. – Я полгода ждал – еще немного подожду.

Пароход подошел к причалу. Матросы сбросили вниз канаты, начали спускать сходни.

Пассажиры стояли на палубе, глядя на огромную толпу в милицейском оцеплении, запрудившую весь причал, переговаривались по-английски:

– Кого встречают?

– Наверное, официальный визит. Кто-нибудь из кабинета министров…

Иван, постукивая тростью, спустился по сходням. Внизу его ждали трое в черных кожанках с кобурой и чиновник в пенсне.

– Поздравляем с прибытием, товарищ Поддубный, – козырнул старший.

– В целях вашей безопасности я уполномочен принять у вас на хранение деньги, – показал чиновник бумагу.

– А, это конечно. Всенепременно, – весело ответил Иван. – Подержи-ка, – он сунул чиновнику трость. Тот вцепился в нее двумя руками, едва не уронив. Иван деловито покопался в одном кармане, в другом, достал последний доллар, с размаху впечатал в ладонь чиновнику и шагнул к людям.

– Ура Поддубному! – крикнул кто-то. Толпа взорвалась радостными криками, прорвала оцепление и бросилась ему навстречу.

– Здравствуйте, родные! – Иван низко поклонился им. Люди тянулись прикоснуться к Поддубному, тот пожимал руки, обнимал кого-то. – Спасибо, братцы! Да что ж вы делаете, надорветесь! – засмеялся он, но его уже подняли на руки, и Иван поплыл над людским морем, оглядывая обращенные к нему лица, смеясь и плача одновременно…

… – Пойдем, – мать взяла его за руку, и Иван, белобрысый мальчишка, покорно пошел за ней, вытирая слезы с лица. Они шли над рекой, уже едва видной в сумерках. Издалека от хутора доносилась песня, протяжная, пронзительная, с отчетливо теперь уже слышными словами – о том, как собирался казак на войну и прощался со своей любимой, зная, что никогда уже не вернется живым.

Багровая полоса вечерней зари над горизонтом становилась все тоньше, от реки поднимался туман, катился клубами по скошенным полям, и вскоре две фигурки – матери и сына – исчезли, растворились в нем…

Чемпион чемпионов, русский медведь, кубанский казак Иван Максимович Поддубный продолжал выступать на арене цирка до семидесяти пяти лет. За всю жизнь он не проиграл в честной борьбе ни одной схватки.

Заслуженный мастер спорта, заслуженный артист республики Поддубный умер в 1949 году в нищете и голоде, не успев дописать письмо Председателю правительства СССР с просьбой выделить ему тарелку бесплатного супа в день.

Полмиллиона долларов на имя американского гражданина Ивана Поддубного до сих пор хранятся в одном из банков Америки.

В парке культуры и отдыха светились фонари в кронах деревьев. Издалека, с танцверанды слышались тягучие звуки танго. Чинно гуляли по аллеям граждане, скользили лодки по темной глади Москвы-реки.

Отряд бригадмильцев – десять человек, стремительно, плотной группой, почти в ногу прошагали по главной аллее мимо портретов Вождя и Политбюро: крепкие парни одного роста, одинаково стриженные под полубокс, в одинаковых темно-синих костюмах с широченными брюками, с красной повязкой на правом рукаве; в центре и чуть впереди – красивая девушка с жестким волевым лицом, того же синего цвета платье, сумочка на ремне прижата к бедру, черные волосы стянуты сзади в тугой узел. Они свернули на боковую аллею и, не сбавляя шага, двинулись дальше.

В дальнем безлюдном углу парка, где у забора свалены были безрукие гипсовые горнисты и безногие спортсменки с торчащей из культей арматурой, стоял старый дощатый клуб. Из зашторенных окон доносилась рваная, дерганая музыка. Здесь бригадмильцы остановились.

– Иван, Клим, Николай, – с той стороны, – властно распоряжалась девушка. – Вилен, Слава – с этой. Остальные здесь. Мэлс, проверь черный ход. Семен, инструмент!

Семен раздал огромные портновские ножницы. Бригадмильцы рассредоточились широким кольцом вокруг входа.

Тот, кого назвали Мэлсом, обошел здание, подергал дверь и продел сквозь ручку прут арматуры.

– Заперто! – доложил он, возвращаясь.

Шторы в одном из окон чуть разошлись, и Мэлс мимоходом заглянул внутрь. Танцы были в разгаре, от ярких красок рябило в глазах, ребята со взбитым надо лбом крашеным коком и девчонки в замысловато уложенной «венгерке» со счастливыми лицами извивались во всех суставах, мелькали пестрые пиджаки и блузки, разноцветные галстуки и канареечные ботинки на толстенной подошве, брюки-дудочки в обтяг и короткие юбки с разрезом. Девчонка, танцующая у самого окна, резко повернулась, и Мэлс в метре от себя увидел ее веселое, подвижное, как у мартышки, лицо с широким смешливым ртом и живыми темными глазами. Она держалась за руки с невидимым партнером, быстро касаясь с ним и тут же отталкиваясь то одним плечом, то другим, потом присела, играя плотно сжатыми коленями, крикнула что-то и засмеялась. И Мэлс невольно улыбнулся, глядя на нее из темноты за окном.