Алексей Котов - Победители вещей

К удивлению многих «самогонный колхоз» поддержала бабушка Тимофеевна. Добрая старушка добавляла в свое «варево» смесь каких-то травок и ее самогон пользовался доброй славой не только в «Сытых боровичках», но даже на узловой железнодорожной станции Меловая, где на целых три минуты останавливались московские поезда. Тимофеевна всю жизнь занималась доморощенным лечением, знала толк в травах, ну, и заодно готовила свои лечебные настойки для тех, кто, например, маялся желудком, спиной или животом. Старушка никогда не требовала денег (посетители попросту «забывали» свои трудовые копейки на ее столе), а сами настойки действительно помогали больным. И хотя тишайший «бизнес» Тимофеевны всегда был, так сказать, строго единоличным, сама старушка почему-то пользовались всеобщим уважением привыкших к коллективизму селян. Короче говоря, все-таки иногда наши люди бывают не столь уж революционны и нетерпимы, как это может показаться на первый взгляд.

Вмешательство Тимофеевны в дела «самогонного колхоза» пришлось кстати. Во-первых, внедрение «новых технологий» – то есть трав старушки – обещало прибыль всем, а не кому-то в отдельности, а, во-вторых, что, было не менее важным, никто не сомневался в честности самой Тимофеевны, родившейся в далекие и дикие времена непросвещенного царизма. Да и вообще, старушка прожила свою жизнь так, словно не заметила ни царизма, ни социализма и прочих политических мелочей. Ну, разве что Великая война забрала у нее трех сыновей, а ее дом, перед уходом из села, сожгли озверевшие мадьяры…

Впрочем, не будем о грустном! «Самогонный колхоз» ожил, но снова не обошлось без проблем. Селянам казалось, что Иван Ухин (общественную бочку установили все-таки на его дворе) то кладет мало трав в самогонное зелье; то попусту придирается к качеству самогона, который приносят ему селяне, а самые бойкие и наглые утверждали, что Иван – что б ему пусто было! – по ночам отливает самогон из общественной бочки в личную. Иван Ухин отбивался от сплетен как мог и довольно быстро (а вот в этом многие увидели уже откровенную хитрость) забрал Тимофеевну к себе домой. Ведь старушка хотя и сохранила ясный ум и хорошую память, но была очень слаба в физическом смысле, почти ничего не видела и, перебирая травы, определяла нужные на запах и на ощупь. Иван лично встречал во дворе рвущихся на прием к Тимофеевне «за справедливостью» людей и дело частенько едва не доходило до драки. Короче говоря, если бы не разобщенность селян – не доверяя Ивану, они не доверяли и друг другу – Ивану Ухину пришлось бы нелегко.

Людей сплотила только новая беда – через полгода «самогонный колхоз» был начисто разграблен милицией. Сыщики нашли Ивана Ухина в сарае, где он тщетно пытался спрятать шесть мешков отобранной под руководством Тимофеевны травы. Милиция конфисковала не только самогон, мешки, но и саму Тимофеевну. Правда, после экспроприации улик стражи закона умерили свой пыл и ограничились штрафами без квитанций, а в будущем (как шепнул один из них на ухо Ивану) небольшим налогом с оборота.

Милиция покинула село, увозя с собой на вдруг затрещавших по-немецки мотоциклах кур и визжащих поросят. Не успели селяне успокоиться, как им дали понять из райотдела милиции, что, если они не поспешат выкупить Тимофеевну, ее отправят в дом престарелых. Новость была просто ужасной. Большинство верхнемакушкинцев лишь гнались за прибылью, и никто из этого большинства не задумывался о «новых технологиях» производства самогона или об усовершенствовании уже существующих дедовских методов. То есть эти люди были попросту безграмотны, а поскольку Иван Ухин и возглавляемое им меньшинство все-таки подумывали о завтрашнем дне, под угрозу было поставлено не только и не столько качество самогона, но и очередное, пусть хрупкое и скандальное, единение селян.

Старушку пришлось выкупать всем селом. Разузнав об этом, милиция подняла цену, но селяне проявили упрямство, а потом в дело вмешался дурацкий случай. Витька Кузьмин – из-за хронической слабости к спиртному и лени не самый первый человек из верхнемакушкинцев – на железнодорожной станции Меловая познакомился с тремя подозрительными типами в комиссарских, кожаных куртках. Как сказал позже один из селян, если бы этих «гадов было не три, а, допустим, тридцать три и у них был пулемет, они наверняка грабили поезда, а не пили водку с таким идиотом как Витька».

Короче говоря, пьяный Витька рассказал первым встречным проходимцам историю верхнемакушкинского «самогонного колхоза». Свои последние слова он произносил уже на улице, а его новые «дружки» вели его под руки в ближайшую темную подворотню, чтобы ограбить говоруна и, конечно же, набить ему физиономию за его бестолковый и неумолчный язык.

Все бы так и случилось, если бы среди тройки уголовников не нашелся один умный. Он остановил едва не начавшуюся расправу и принялся подробно расспрашивать Витьку, что у него за село, много ли там народа и сколько «клиентов» из «Сытых Боровичков» посещают село. Витька отвечал охотно, но, как и любой пьяный дурак, говорил не правду, а словно рассказывал о некоей золотой жиле, собственником которой – конечно же! – является он один, а остальные селяне просто пользуются его добротой и доверчивостью. Уголовник задумался… Очень вероятно, что он и его ребята кочевали по стране в поисках теплого места. Какая сила выгнала этих типов из их прежнего обиталища, так и осталось тайной, но несомненно, что главарь знал не только тюрьмы, в которых сидел, но и народ, который ограждала от него колючая проволока.

Тимофеевну выкупили в милиции уголовники. Трудно сказать, насколько удачно была подделана справка, в которой утверждалось, что один из них – Николай Скворцов – является внучатым племянником старушки, но, несомненно, и то, что вместе со справкой уголовники передали в милицию еще что-то куда более весомое. Затем эти бойкие ребята со знанием дела взяли под свою опеку «самогонный колхоз», захватив общественную бочку, и установили такие низкие закупочные цены на сдаваемый селянами самогон, что верхнемакушкинцы сразу вспомнили о давно забытом на Руси крепостном праве. Что же касается старушки Тимофеевны, то теперь она жила в полном затворе под присмотром «племянника» и не выходила из дома.

Обращение селян в прокуратуру ни к чему не привело. Закон не то чтобы не хотел связываться с заезжими уголовниками, он просто-напросто крайне неохотно поворачивал голову в сторону обиженного народа. У закона было множество своих, так сказать, личных дел, но ему все-таки нужно было показать, что он есть и поэтому милиция возобновила штрафы. Их почему-то брали только с селян и не трогали уголовников.

Читать дальше