Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3, часть 1

Но время перекатилось к утру, Щелкун и Саксонка засобирались первыми ещё около полуночи, жили они далеко, а метро через час закроется, к тому же у них маленький ребёнок и родители, которым завтра на работу. Очкарик с Табуреткой потянулись вместе с ними, как и пришли. «МэМи», то есть Мэри с Сергеем, и Вилор с женой оставались дольше, до самого утра. Катя плакала и говорила, как она виновата, что осуждала Таню, даже Мэри снизошла до того, что обняла её, сказав:

– Фигня, Катюшка, все завидовали Тане, даже такие как ты… Но не я! – она усмехнулась невесело. – Я жалела её… такая красота, а эти… присосутся и не оторвать, хрущи…

Сергей Смирнов был не просто молчалив, мне кажется, он даже забыл, как говорить и смотреть вокруг. Пока занимался скорбными хлопотами, он ещё как-то был оживлён, а увидев гробы, кладбище и Володину могилу снова, словно всё вспомнил и потерял силы. Он пил вместе со всеми, но захмелел очень быстро, и уснул у нас в кресле, Мэри взялась поднимать его, когда все двинулись уходить, но я остановил.

– Пусть спит, Мэри… Оставайся сама тоже, мы постелил тебе вот тут, на диване.

Чуть позже я услышал, как он плакал, а Мэри что-то тихо говорила ему. Я не стал заглядывать в комнату…

Мама и папа всё время были рядом, но накануне они ужасно ссорились, и мама опять выкрикнула отцу:

– Ну, так и не ной, она не твоя дочь, можешь расслабиться, так тебе легче? Можно не переживать?!

– Как тебе не стыдно! – задохнулся отец. – Ты… как ты можешь?!

– А мне плевать на твои капризы, осточертел уже, эгоист!

– Лара! – вскричал он со слезами в голосе.

– Мама!

– Замолчите оба! Нет больше… моей девочки… – и зарыдала так горько, падая на диван, что я остолбенел в первое мгновение.

Отец подполз к её боку, и они плакали вместе, обнявшись. Так я их и оставил, а на утро они пришли, крепко прижимаясь друг к другу плечами, и держась за руки, они даже лицами стали похожи, как брат и сестра. Думаю, теперь примирение надолго. Хоть кому-то стало лучше от произошедшего…

Как закончился этот ужасный день, я помню плохо, только, что ужасно напились, вначале держались, а потом как сорвало какие-то пломбы, и потеряли, кажется, всякий контроль. На рассвете стало плохо Боги Курилову, и я повёз его в больницу.

Долго ждал в приёмном, пока его обследуют, думая, что с несметными Таниными богатствами, то есть её и Марка, я унаследовал и всех их друзей. Впрочем, они и мне уже давно были близкими людьми.

Вот и Боги выкатили на каталке после ЭКГ и ещё чего-то такого же, я не очень понимаю в этих обследованиях и ещё меньше в терминах, которыми меня обсыпали доктора, понял только, что прямо сейчас Боги не умрёт. Немного спокойнее, я пошёл рядом с ним до самых дверей в реанимацию через кардиологию, хоронить ещё и Боги – этого я уже не вынесу. Дверь в реанимацию передо мной закрыли со словами:

– Инфаркта нет, но откапать надо. Сутки-другие у нас побудет.

– А… что-то… ну, надо?

– Да, вам список сейчас сестра даст. Вы… что? Тоже пьяный?

– А?.. – я задумался на мгновение, может соврать? Но потом передумал и сознался: – Да, да-да… пьяный. У нас… – и забыл, как это называется, весь ужас, что происходит. – Это… а, да… вот! Поминки были.

– Сочувствую. Но пить не стоит, это… чревато. У нас тут коллега накануне умер, прямо на рабочем месте, представьте. Тоже, говорят, прикладывался.

Он уже закрыл дверь, когда меня вдруг дёрнуло током: коллега их умер?! А… Лётчик где?!..

Лётчик, ты… конечно, вот и нет тебя нигде…

О, Боже мой… если ещё и он… Что за бал правит нынче смерть?

Я опустился на какие-то сиденья здесь, возле запертых дверей реанимации, чувствуя, что ещё немного, и меня тоже заберут за эти двери. Вышла сестра со списком того, что нужно принести Боги. Я взял список и едва подумал, что у неё можно спросить, как фамилия того их коллеги, который так скоропостижно… Но не успел, она уже исчезла за запертой дверью.

Я не чувствовал в себе сил идти. Почему я не позволил Кате поехать со мной? Пьяный дурак… ну а как не пить, когда без наркоза жить стало… невозможно.

– Платон… ты чего здесь? Случилось что-то? С кем?

Я поднял глаза, передо мной стоял Лётчик. Очень бледный, осунувшийся, и даже в рыжеватой негустой щетине, чего я вообще никогда не видел, с примятыми волосами, обычно удивлявшими блестящей гладкостью, но главное, в линялой больничной пижаме, похожий в ней, почему-то на узника. На его лице беспокойство, он побледнел ещё сильнее.

– Кто-то в реанимации? С родителями неладно?.. Что ты молчишь-то?

Я, наконец, открыл рот:

– Так вот ты где… зараза… – и, поддавшись внезапно нахлынувшим чувствам, которых я и не предполагал в себе, я поднялся и обнял его, прижав к себе. – А худой… прям мешок с костями!

Он смущённо бормотал, барахтаясь в моих руках, пока я его жал и хлопал по спине, боясь разрыдаться:

– Ну уж… не так уж и…

– А я-то… ох… я думал, ты помер, сволочь… тут все говорят, кто-то из докторов помер… я уж подумал, ты! – и я заплакал. Весь ужас потери я ощутил именно сейчас, когда обнимал его и тискал, хлопая по спине и зарыв лицо в его приятные гладкие волосы.

– Ну… так… Так это я и помер… Ну то есть… ладно, фигня, – выдохнув, подзадоренный моими руками, проговорил Лётчик, похлопав меня по бокам, потому что от того, как я его жал, он мог только, как тюлень похлопать ластами.

Я отпустил его, наконец, вытирая слёзы, чувствуя себя каким-то склеротическим дедом.

– А я тут с Боги Куриловым, ну ты… помнишь… который…. – сил уточнять у меня не было, я просто махнул рукой. – У него сердце схватило. И Вальдауф тоже у вас тут где-то… или не у вас, но тоже в больнице… Вот так Танина смерть-то…

– Таня жива, – сказал Лётчик.

– Что?! – я отшатнулся, падая задом на те же сиденья. Может, он не Лётчик, а призрак Лётчика? Вот она и жива ему? Господи, это я допился…

Но Лётчик, Валера Вьюгин, сел рядом, и, обернувшись по сторонам, прибавил тише:

– Ты… только это… ты, Платон, молчи… как я понимаю, надо, чтобы никто не знал.

– А кого же мы… схоронили? А Марк? Он-то?

– Я не знаю… но…

…Когда я взял за руку лежавшее передо мной тело, меня пробило током. Это не Таня! Сгорела или нет, но это не её запястье. И тело не её, теперь я видел то, что сразу понял Горбенко, только бросив взгляд. Даже если бы я не знал Танино тело лучше, чем своё, прикосновения хватило бы узнать: у неё тонкое, ломкое запястье с маленькой острой косточкой, это тоже не было мощным, но не её, и вообще не женское. И тело не женское, мужское. Теперь я видел: сложение довольно изящное, но это не женщина, тем более, не Таня. Должно быть, юноша, подросток.

И сейчас я вспомнил, как сама Таня опознавала Курилова, в первое мгновение растерялась, а после уверенно разглядела, что это другой человек. Да, не в первое мгновение, но узнать несложно.