Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 3, часть 1

Платон усмехнулся вбок, качая головой.

– Да уж… Ну то, что ты скрыл правду, что это не Таня, теперь назад-то не отыграешь? Тебя ж уволят, небось, – Платон посмотрел на меня.

Я отмахнулся возбуждённо, вообще экзальтированный какой-то стал.

– Да плевать на это, Платон. Если Тане надо будет вернуться, я официально заявлю, что подделал заключение о её смерти, так что… пусть хоть посадят, это не важно. Важно одно – она не умерла.

– Или умерла, но в другом месте, – проговорил Платон устало.

– Не имеет смысла подделывать чью-то смерть, если всё равно убиваешь человека, – сказал я. Хотя, вероятно, смысл найти можно, если знать, всё, что произошло.

И всё же Платон выдохнул свободнее после моих слов.

– А что насчёт Марка? – снова спросил я.

– Этого никто не скажет. Там… фарш, понимаешь? «Останки одного человека, мужского пола, в возрасте от восемнадцати до сорока»… ДНК не с кем провести, иначе, может, и сделали бы. А так… иного претендента не нашлось.

– А если… и он – не он?

Я посмотрел на него:

– Слушай, на это мне плевать, если честно. Но предполагать, что он жив не с чего, потому что, кто тогда это? Почему никто не заявил? Это не бомж, сразу скажу, чтобы отмести предположения, вообще сомнительно, что это не ваш Марк. Бомжи больные, беззубые, а это здоровый человек, молодой, зубы точно отменные… так что…

Платон выпрямился, откинувшись на стену, и уперся в неё затылком.

– А в квартире их осмотр был, там застали беспорядок, искали что-то, вроде не обокрали, не знаю, но всё было разбросано. Так следователь сказал мне, пока я заключение писал.

– Серьёзно? Но… хотя бы следов какой-нибудь борьбы или там… крови, не обнаружено?

– Нет. Крови – нет, а вот борьба там была или просто раскидали мебель, кто тебе скажет…

Платон вздохнул.

– Как говорил Ватсон: «запутанная история».

– Это не то слово, Платон. Ты… хотя бы отдалённо представляешь, кто мог сделать это с ними? То есть примем за истину то, что в могиле Марка Лиргамира покоятся всё же его останки.

– Думаю, это Вито…

– Викторов?

– Ну, по крайней мере, мать Марка и, возможно, даже Книжника убил он. Ну, то есть его люди.

– Нет, Платон, Книжника убил сам Марк, – сказал я.

Платон развернулся.

– Что?!

– Уж можешь мне поверить. Я бы доказал это, но машина Лиргамира теперь сгорела дотла, никаких больше доказательств нет.

– Так были?

– Были. Я своими руками снял следы чёрного лака с бампера и правого крыла его «вольво». И лак этот идентичен тому, которым был покрыт мотоцикл Книжника.

Платон вдохнул со свистом, возводя глаза горе.

– Твою ма-ать… это что ж он… в разнос пошёл Марк, – Платон провёл по волосам, качая головой. – Одержимый, я же говорил… Это даже хорошо, что он погиб, иначе… Иначе тебе, Валер, головы не сносить бы точно, если он Книжника… столько сделал для них и всё же… А знаешь, что произошло? Он его убил вместо тебя.

Платон повернулся ко мне.

– Чего? – спросил я, не понимая.

– Я тебе говорю. Он не ревновал к Книжнику, пока не появился ты, а тут… Таня стал меняться, это и мама наша заметила, сразу сказала мне, что, вероятно, ты появился. Просто Марк и не подозревал о твоём существовании, как я понимаю. Так что… придётся тебе теперь жить за себя и за того парня, как говориться. За Книжника.

Это было так странно, неправдоподобно и в то же время реально, потому что… мы ведь, действительно, с Таней виделись почти каждый день. Не думаю, что она так же часто видела Книжника. И если… выходит, Володя Книжник приказал долго жить именно мне? Это немного ошеломило меня. А я ещё ревновал и безумствовал от этого…

А Платон между тем, выдохнул, и проговорил измученным голосом:

– Ох, Валерка, ты не представляешь, что я пережил за эту неделю.

– Очень даже представляю, я… я вот не пережил, помер, – сказал я. Так что…

Он посмотрел на меня.

– Ты бы так не шутил вообще-то, – сказал Платон. – Во мне сегодня только водки около литра, не считая всяких там висков и коньяков с текилами, и всю неделю по пол-литра ежедневно пил, так что мозг у меня сейчас слабый, и так кажется, что я уже в белую горячку впал, когда ты появился…

– Да нет, правда, несколько минут был мёртвым. Вот теперь все и говорят, что у них тут коллега на работе помер, только не добавляют, что вернули. Так эффектнее получается.

– «Эффектнее», придурки… – Платон прикрыл глаза.

– Устал ты, езжай домой, выспись, – сказал я, видя, что он едва сидит. – Только приходи после, а то меня не выпускают, как с ребёнком неразумным обращаются. Я уж здоров, а они всё держат, вены все поистыкали капельницами, как нарик теперь.

И будто в подтверждение моих слов появилась сестра, со стойкой капельницы и двумя флаконами на ней.

– Вьюгин, Валерий Палыч, в палату пожалте, – она повелительно качнула головой, с меня у них начиналась смена, я был гордостью всего отделения, потому что реанимацию не отделяли, врачи работали и там, и тут. Спасти пациента после четырёх минут клинической смерти, к тому же своего товарища – это была заслуженная гордость. Сколько раз меня шарахнули дефибриллятором, я, конечно, не знал, но по груди уже полоснули скальпелем, намереваясь вскрыть для прямого массажа, а взял и ожил, от этого или сам по себе… Теперь на груди у меня был шов, очень похожий на Танин…

…Я почувствовала это. Я будто это увидела во сне или как-то ещё, я не знаю, но…

Да, я очнулась ото сна или какой-то дрёмы именно потому, что мне явился в этом полусне Володя, который подошёл очень близко, мне казалось, наклонился надо мной спящей и сказал:

– Таня, Таня, проснись, Валера…

Что «Валера», я не поняла, только вздрогнула и пробудилась, оборачиваясь по сторонам и думая в изумлении, что Володя никогда Валеру по имени не назвал бы…

Но по порядку. Да, я была жива, я не взорвалась и не сгорела той ночью. Это был какой-то неизвестный подросток, беспризорник, похоже, который перелез через забор, чтобы пооткручивать зеркала с дорогих иномарок, стоящих во дворе. Такое случалось уже прежде, Марк упоминал, что соседи, которые знали его с детства, жаловались на бездействие милиции в этом вопросе. Я не обращала внимания на разговоры, но сам взрыв и того юношу я видел своими глазами той ночью. Да он и не юноша был, строго говоря, мальчишка, лет пятнадцать, возможно чуть-чуть старше Вани…

Но я опять забегаю вперёд, всё же надо по порядку…

Я приехала домой на Поварскую в двенадцатом часу ночи и застала Марка, во-первых: не одного, с ним были эти его «архангелы» – Глеб и Борис, а во-вторых: в каком-то странном возбуждённом состоянии.

– Танюша, наконец-то! – сказал он, выглянув в переднюю.

И дал знак обоим выметаться из дома. Мне не нравилось, что они стали при нём почти неотступно, какие-то тени, то ли телохранители, то ли какие-то странные друзья. Но на дружбу их отношения вовсе не были похожи: они оба смотрели на него с каким-то подобострастным восторгом, а Марк вовсе на них не смотрел, будто поверх голов всегда, словно искал лица выше, и не находил на уровне своих глаз, невольное высокомерие и оттого ещё более злостное.