Мари Дешен - В три часа ночи на набережной Бранли

– А хотел ли ты этого на самом деле? – Гийом старался говорить как можно мягче, пытаясь не дать Филиппу соскочить с этой внезапно пойманной волны, которая вот-вот должна была вытащить его из лап неминуемой гибели. – Или же ты больше злился на весь белый свет, что был вынужден выйти на пенсию? Досадовал на свою мнимую нынешнюю никчемность? Горевал о потерянной работе? О совершённых ошибках? И, исходя из этого, рисовал себе тоскливую мрачную старость полную болезней в гнетущем одиночестве, где каждый день похож на предыдущий и отравлен тотальным бездействием.

Филипп посмотрел на него долгим задумчивым взглядом. Потом медленно кивнул:

– Да… Но я не знаю, как избавиться от этих мыслей. Я с ними просыпаюсь. С ними засыпаю. Но чаще всего я с ними мучусь бессонницей.

– Филипп, ты единственный в мире, кто вышел на пенсию?

– Нет, конечно, нет…но…

– Но в отличие от многих, – перебил его Гийом, не давая закончить мысль, – у тебя неплохое финансовое состояние, которое при желании может сделать твою, так сказать, старость, совершенно незаурядной. У тебя бесподобный писательский талант, который, думаю, может подарить миру не один бестселлер.

Филипп иронично ухмыльнулся.

– О! – осенило Гийома: – Тебе надо начать планировать твою жизнь. Мне так кажется. Вернее даже не мне, так любит повторять Жюли. Ты знаешь, она ведёт каждый день ежедневник, записывая все дела, которые ей нужно сделать, планирует на день, на неделю и даже месяц. Она говорит, что это ей помогает наглядно видеть свои дела и не чувствовать себя бездельницей. Я бы на твоём месте тоже завёл ежедневник и начал планировать свои дни. И несколько пунктов я бы сделал повторяющимися.

– Какие? – впервые за все время с блеснувшим в глазах любопытством спросил Филипп.

– Во-первых, я бы на твоём месте отвел какие-то конкретные часы для работы над книгой. Ну, скажем, по утрам, после завтрака, и до обеда, и по вечерам. Может быть даже лучше это делать где-то на свежем воздухе, на террасе кафе. Очень поэтично и вдохновляюще, тебе не кажется? Во-вторых, раз в неделю на твоём месте я бы ходил в театры или на концерты. Сейчас идёт много хороших постановок. Я готов быть твоим театральным гидом. В-третьих, три раза в неделю ты будешь ужинать у нас.

Филипп запротестовал жестами, хотел было что-то сказать, но Гийом решительно отринул все возможные возражения:

– Даже не вздумай отказываться. Этот вопрос решённый и обсуждению не подлежит. И в-четвёртых, я бы первым делом на твоём месте запланировал путешествие.

– Гийом, но я был почти во всех странах мира!

– В командировках? И много ты видел? За пределами протокольных визитов, приёмов и журналистских попоек? Подумай, наверняка должно было быть место, куда бы тебе раньше очень хотелось съездить. Рассмотреть получше.

Гийом вопрошающе посмотрел на Филиппа. Тот задумчиво глядел сквозь него, пытаясь что-то извлечь из завалов своей памяти.

– Ну разве что…на Мадейру!

– Отлично! – Гийом хлопнул себя по колену. – Это просто отлично! Мы были с Жюли на Мадейре три года назад! Как раз в апреле! О, там так чудесно! Самое лучшее место там в…

– Ты знаешь, – с улыбкой перебил его Филипп, – мне кажется, пошли тебя в ад, вернувшись оттуда, ты бы тоже с воодушевлением рассказывал, как там прекрасно.

Гийом озадаченно посмотрел на Филиппа, и вдруг оба одновременно прыснули со смеху. В этом смехе было столько внезапно прорвавшейся откуда-то изнутри жизни. Филипп смеялся искренне, смеялся впервые за долгое время. Смех рвался откуда-то из сердца. Будто бы стены темницы, где он томился, вдруг в одночасье рухнули.

Во вновь появившиеся проплешины в полотне облаков заглянуло солнце. В мир будто снова вдохнули жизнь. По парапету пруда деловито расхаживал дрозд. Пластиковый пакет урны чуть поодаль сосредоточенно дербанило несколько чёрных ворон. В кустах чирикали воробьи. То и дело доносились звуки сирен, гудки автомобилей. Гнетущая висящая над двумя друзьями мгла, казалось, рассеялась.

***

Филипп вошел в свою квартиру на четвёртом этаже в доме в начале бульвара Сен-Жермен. Он повесил ключи на небольшой бронзовый крючок, ввинченный в стену рядом с дверным косяком, аккуратно снял перчатки и убрал их в ящичек деревянной резной консоли, стоявшей под зеркалом. Положил на консоль шляпу, снял пальто, аккуратно повесив его в шкаф, переодел ботинки на мягкие домашние туфли. Взглянул на себя в зеркало. На него смотрел высокий статный пожилой мужчина. Он ладонью небрежным движением поправил прядь седых волос, растрёпанных шляпой.

В кабинете было сумеречно. На улице вечерело. Он включил большую зелёную лампу на мраморной подставке и сел за стол. Компьютер, бумаги, письменные принадлежности, всё лежало аккуратно и на своих местах. На углу стола справа стояла рамочка с черно-белой фотографией, с которой на него смотрело красивое и улыбающееся лицо женщины лет двадцати пяти-тридцати. В низу фото виднелась подпись: «Дорогому Филиппу на долгу память. Элен».

На середине стола перед Филиппом лежал лист бумаги с написанной от руки размашистым почерком единственной строчкой. Поверх листа лежал револьвер. Он молча смотрел на него, опершись локтями о подлокотники кресла. В его голове вертелся вихрь воспоминаний. Он напряжённо думал.

Сумерки поглощали кабинет, погружая его постепенно в полумрак. В квартире было тихо, как в склепе. В гостиной часы пробили шесть. За окном просигналила машина. Слышались шаги пешеходов. Он взял в руки револьвер. Холодный металл обжег его горячую ладонь. «В моей смерти прошу никого не винить», – прочёл он написанные им же самим сегодня утром слова.

***

Финал А

«Прости, Гийом… Прости, мой старый верный друг. Прости, Элен. Моя любимая… Но я не могу больше. Не могу.» – он тяжело и глубоко вздохнул. Механично поднёс дуло к виску.

Раздался выстрел.

Город не вздрогнул… Машины продолжали течь нескончаемым потоком под окнами дома на Сен-Жермен. Шли пешеходы. В небольшой квартире в доме на улице Сен-Рош Гийом взволнованно рассказывал жене о разговоре у пруда. И настойчиво просил, чтобы завтра она обязательно приготовила своё коронное блюдо, мясо по-бургундски, ведь завтра с ними будет ужинать его старый любимый, бесконечно дорогой друг Филипп.

Финал Б

Он смял листок бумаги одной рукой и бросил в корзину под столом. Уверенным движением вынул один единственный патрон из барабана револьвера. Несколько мгновений он подержал его на ладони, пристально глядя на свою смерть, чувствуя вес и прохладу металла, затем сжал кулак: «Не теперь». Филипп повернул ключ одного из ящиков стола, убрал туда и револьвер, и патрон, снова его запер и выпрямился в кресле. Он взял в руки лежавший рядом с кипой бумаг ежедневник. Тот был девственно чист. Он купил его два года назад, в день выхода на пенсию. До сего момента он ему казался бесполезным в его новом статусе. Филипп раскрыл его на первой странице и, взяв ручку, уверенно и размашисто написал: «25 марта». И ниже: «Сегодня я выбрал жизнь».