Мари Дешен - В три часа ночи на набережной Бранли

❧

Ржавчина

❧

Жак поставил стул рядом со своим креслом, отличавшимся от первого лишь двумя железными ободами подлокотников, и с удовлетворением оглядел сцену грядущей драмы. Каштаны тревожно шумели, роняя проеденные ржавчиной листья. Выкрашенные зеленой краской стулья к осени, под стать деревьям, слегка облетели, местами оголив опаленный сыростью металл.

Чуть поодаль, по аллее прогуливались прохожие, временами раздавалось треньканье велосипедных звонков. Тюильри жил своей обычной и размеренной жизнью, нескончаемым потоком заглатывая и выплевывая людей. Жак сел спиной к саду. Ему было важно смотреть только на неё, не отвлекаясь на происходящее вокруг. Ему нужно было быть убедительным. Для этого он должен быть сконцентрированным.

Жак взглянул на часы. Золотой безнадежно китайский «Ролекс» вызывающе сверкнул в лучах выглянувшего солнца. До назначенного времени оставалось несколько минут. Он знал, что она никогда не опаздывает.

«Как сесть?». Сначала он закинул ногу на ногу, сцепив руки и соединив большие пальцы. «Нет, не пойдет. Слишком самоуверенно». Он выпрямился, поставил ноги в пыльных стоптанных замшевых ботинках на землю, скрестил руки на груди. «Нет. Безэмоциональный истукан». Прикинув оставшиеся варианты, Жак поставил на колени локти, сцепил пальцы и положил на них голову. «Почти. Но не то.» Расцепил пальцы, подпер голову левой рукой, правая безвольно повисла на подлокотнике. «Вот теперь то. Достаточно страдальчески», – подумал он. – «Неудобно. Спина болит. Ладно. Потерплю.» Жак замер. На мгновение поднял голову, снова бросил взгляд на часы. Без минуты два. «Она должна вот-вот прийти». И снова положил голову на руку.

Минуты шли, она не появлялась. У него сначала начала ныть шея, потом – неметь рука, заболела спина, налилась свинцом поясница, онемели ноги. Сжав зубы, Жак продолжал стоически сидеть, не шевелясь. «Где, черт побери, ее носит?!» – разражался гневными тирадами его мозг, страдающий от болевых импульсов, поступавших со всего тела. Жак не выдержал, снова взглянул на часы. Пятнадцать минут третьего. Кряхтя, он откинулся на жесткую деревянную спинку кресла, вытянул ноги, закинув руки за голову, и потянулся, зажмурив глаза. Приятно было чувствовать, как по затёкшим конечностям вновь побежала кровь. «Она не придёт», – с досадой подумал он. В этот момент он услышал рядом хруст листьев под чьими-то неторопливыми шагами. Открыл глаза.

Это была Полин. Она холодно кивнула. Взяла за спинку стул, предназначавшийся ей, поставила его подальше от Жака и села, непринужденным движением закинув ногу на ногу. Она методично стянула с тонких пальцев коричневые кожаные перчатки, поправила длинные каштановые волосы, расстегнула две верхние пуговицы светло-бежевого пальто и положила расслабленные руки на колени, поверх аккуратно сложенных перчаток. Полин не смотрела на него. Она смотрела сквозь него. Жак молча наблюдал за ее движениями. Она была необычайно красива.

Полин застала его в блаженной растянувшейся позе, совсем не в той, в какой он рассчитывал. Задуманная им пьеса начинала идти наперекосяк. Он привстал, чтобы подвинуться ближе к ней, но Полин пригвоздила его к месту ледяным взглядом. Жак снова сел, судорожно сцепив пальцы перед собой.

– Ты опоздала, – нарушил он молчание, пытаясь сказать это самым миролюбивым тоном, натянув на лицо невнятную улыбку.

Она незаметно сардонически ухмыльнулась:

– Скажи спасибо, что я вообще пришла.

– Я должен быть тебе за это благодарен? Ты должна была прийти, просто потому что я тебя об этом попросил.

– Дорогой, – она произнесла это таким тоном, что могло сложиться впечатление, что слова «дорогой» и «ублюдок» – самые ближайшие синонимы, – начнём с того, что я тебе ничего не должна.

Жак поджал губы, глядя на неё исподлобья. Его бесила ее внутренняя сила и спокойствие, которые всегда заставляли его рядом с ней чувствовать себя жалким и ущербным. Он упивался, когда доводил ее до слёз и абсолютно безвольного и разрушенного состояния, чувствуя в эти моменты своё абсолютное превосходство и власть. Сейчас он смотрел на нее и силился понять, в какой момент он утратил над этой женщиной эту самую, тешившую его самолюбие, власть.

– Полин. Любимая. Давай всё начнём сначала! Давай мы…

– Прости, Жак, – резко перебила его девушка, – Сначала? Всё? А что «всё», можно спросить? Еще раз дать тебе проехаться танком по мне и моей жизни?

– Зачем ты так? Полин! Ты все время концентрируешься на плохом! Ты вечно говоришь о каких-то темных страницах, о грусти, неприятностях! Надо концентрироваться на хорошем! На наших мечтах! Мы были счастливы! Я всегда все делал для нас. Всё, что мог, – уточнил он, запнувшись. – Я всё делал тебе во благо, чтобы тебе было лучше! Чтобы нам было хорошо.

Из груди Полин вырвался нервный смешок:

– Ты псих.

– Мы были счастливы! – продолжал Жак, не обращая внимания на её слова. – Да! Да! Вспомни как все начиналось! Как было хорошо! Я же тебе почти сразу сделал предложение! Потому что… потому что…

– Потому что боялся, что твоя жертва ускользнёт из твоих лап, – саркастическим тоном продолжила за него Полин.

– Потому что не мог жить без тебя. Потому что я влюбился в тебя без памяти. – Пропуская мимо ушей ее реплику, упрямо закончил свою мысль Жак. Он начал нервничать, и его голос звучал неуверенно. – Полин, я любил тебя безумно. И люблю. И буду любить всегда. Ты моя жизнь. Ты мое все. Без тебя меня нет.

– Жак. Я больше не могу это слышать. Я пойду. – Она взяла в руки перчатки, подалась корпусом вперёд, намереваясь встать.

Жак умоляюще замахал руками:

– Пожалуйста. Подожди. Останься. Мы должны поговорить.

Полин обмякла обратно на стуле с мученическим выражением лица.

– Я люблю тебя! У нас все будет хорошо… если ты дашь нам второй шанс. У нас будет счастливая семья! Дети. Все, о чем ты мечтаешь! У нас все будет хорошо! У нас и так все было хорошо!

– «Хорошо»? Ты называешь «хорошо» все те океаны слез, что я пролила из-за тебя? Всё, что произошло за это время, за все эти катастрофичные, страшные три года моей жизни, из которых мы провели «вместе» от силы месяцев семь, если не меньше…хотя сейчас я этому и безмерно рада? «Хорошо» … то, как ты меня планомерно уничтожал? «Хорошо» – твои издевательства и страшнейшая ложь? Ты негодяй, Жак…

Ни один мускул не дрогнул на его лице:

– Это все моя работа, Полин. Ты же знаешь!

– Твоя работа жить с другой женщиной в другой стране? Интересная работа! Сколько платят? У тебя фиксированная зарплата или по тарифу? – Её голос звучал глухо, глазами она равнодушно провожала прохожих на аллее.