Ольга Финн - Зачем в Питер?

Юрка тоже пришел, когда узнал, что я в городе. Посидел немного со всеми за траурным столом и пригласил меня к себе.

Они с Катей жили все в той же маленькой «двушке», мать ее угасла от рака несколько лет назад, и в ее комнате супруги организовали детскую комнату. Лиза вот-вот должна была в школу пойти, а сынок их совсем маленький еще был тогда. Мне понравилось у Юрки: из-за того, что мебели и вещей было немного, квартира казалась просторной и чистой, вся в зеленых растениях, дом дышал счастьем. Катя похорошела, несмотря на свою юношескую травму, расцвела, и глаза ее лучились теплом.

Юрка заматерел, выглядел солидно, возмужал:

– С историей в школе непонятно все. Древний мир, средние века – еще куда не шло, а новейшую как преподавать, если все с такой скоростью завертелось, что учебники переписывать не успевают?

Очевидно, что он был увлечен своим делом. Юрка вертел в тонких длинных пальцах очки и говорил-говорил-говорил…

– А мать его так и не объявилась? – спросила я. Мы шли по узенькому тротуару вдоль Мойки, приходилось протискиваться среди толп туристов, и Саша взял меня за руку, шагая чуть впереди, но продолжал рассказывать, говоря чуть громче.

– Я тогда не спросил, а Юрка не сказал ничего. Все о работе да про общих знакомых немного.

Про мать мне старик рассказал, когда мы во дворе дома Прокопчуков сидели.

– Ты одноклассник Юркин, значит? – переспросил он. – Большим человеком Юрий Валерьевич стал. В Москву с семьей уехал. Брат его старший давно там жил, переманил. Сначала сестру с мужем, потом и Юрку. Тот до последнего упирался, твердил, что мать одну оставлять нельзя. Хоть и не заслужила Наталя такого отношения к себе.

Старик хлопнул ладонью по лавочке:

– Нельзя так говорить, но поделом ей тот инсульт был! Слегла Юркина мать лет через пять после того, как мужа похоронила. Аська еще здесь жила, в этом доме, – старик постучал костяшками пальцев по бревенчатой стене. – А мать во флигеле с той стороны участка. Да ты помнишь, где он… Они ей там отопление сделали от электричества, душ, туалет – все удобства.

Лежала Наталя там одна-одинешенька. Понятное дело, молодым некогда. Аська с Катей вдвоем ухаживали за лежачей. Аська мыла мать, постель ей меняла, а Катя готовила и носила еду в баночках. Юркина дочка прибегала иногда пол вымыть и помочь тетке погладить простыни – пачкала их лежачая женщина много и часто.

– Сходим вместе к матери? – спросила как-то Катя у Юрки. Тот не видел мать с того момента, как женился.

Увидев младшего сына, Наталя протестующе замычала, замотала головой по подушке, Катя шагнула вперед, взяла женщину за руку и ласково произнесла:

– Это Юра, ваш сынок, он навестить вас пришел.

Мать всматривалась в лицо вошедшего и вдруг расплакалась. Слезы катились по щекам на седые волосы, Юрка увидел несвежую наволочку и почувствовал запах немытого тела – Кате с ее увечьем было тяжело таскать на себе больную, а Аська с гигиеной не сильно заморачивалась.

– Мама, – произнес он давно забытое слово. – Давай мы тебя к себе заберем?

Женщина снова замычала и затряслась в рыданиях, отчаянно мотая головой.

– Не расстраивай ее, – попросила Катя. – Помоги лучше мне ее вымыть, как следует.

Юрка старался не смотреть на раздетую мать. Его супруга ловко намылила все тело, подстелив под женщину плотную клеенку, хорошо промыла волосы, распутав космы на затылке. Вскоре мать лежала на свежезастеленной постели, румяная от горячего чая с лимоном, ее стало клонить в сон.

– Наталя, мы завтра еще придем, – дотронулась Катя до ее плеча. – Отдыхайте. Мы с Юрой каждый вечер будем приходить.

Выходя из калитки, супруги столкнулись с Аськой. Та нервничала и не знала, куда глаза деть:

– Юрка… Кать… Мы, наверное, в Москву уедем. Вы как тут, с матерью справитесь сами?

Она ожидала выволочки от брата, что он ей припомнит, как Аська из матери веревки всю жизнь вила, хамила постоянно, а потом из дома выселила в пристройку, но тот лишь спросил:

– Где постельное белье и посуда? Мы справимся, только ключ от дома оставь.

Наталя хоть и не могла говорить, разум сохранила. Она проснулась ночью и думала о Юркиных словах: «Мама, давай мы тебя к себе заберем?» Чего ради она должна уходить из своего дома?!! Пусть и доживает она свои дни во флигеле, но в своем!

Вот она, сыновья благодарность: один уехал и поминай, как звали, только переводы шлет, как подачки, второй решил ее собственного угла лишить… Женщина до утра в уме делила свое имущество между детьми, потом решила все завещать Аське. Включая сберкнижку, куда Пашка посылал переводы из Москвы.

Сама виновата: всю жизнь повторяла им, что свою выгоду надо везде искать, о себе заботиться в первую очередь. Взошли плоды ее философии, пришла пора пожинать то, что посеяла! Только Юрка оказался порядочным человеком, сердечно позвал ее к себе, несмотря на то, что она его жену обзывала калекой. Теперь она, Наталя, сама калека, а он простил. Чувствуется, что простил и зла не помнит.

Вот поэтому она и не согласится. Юрка и так несет свой крест – хромая жена на инвалидности и дети там какие-то у него есть. Пусть за ней ухаживает Аська, раз ей все достанется…

Юрка в ту ночь тоже долго не спал. Перебирал свою жизнь по шажочкам, потом нашел в темноте ладони спящей жены, целовал их благодарно, так и уснул, обняв себя ее руками.

Наталя не сразу поняла, что Аськи нет. Утром прибегала шустрая Юркина девчонка, наспех кормила бабушку кашей из широкого термоса, меняла ей подгузник, кое-как брезгливо обтерев испачканное тело, и убегала в музыкальную школу на занятия. После обеда приходила Катя – и это было лучшее время за весь день. Невестка приводила ее в порядок: обтирала все тело теплой водой, расчесывала, умывала, смазывала лицо увлажняющим кремом. Потом садилась рядом кормить ее наваристым протертым супом и рассказывала про Юркину работу, да каким забавным становится их сынок, и как у Лизы уже очень хорошо получается на скрипке…

– Ася привет передает, они сняли квартиру недалеко от Пашкиного дома, все хорошо у них, – Катя перехватила встревоженный, полный недоумения взгляд больной женщины. – Вы же в курсе, что Аська с мужем в Москву уехали? Они хоть попрощались?

Наталя схватила руку невестки цепкими сухими пальцами и прижалась к ней губами.

– Не надо, ну не надо… – прошептала Катя и выхватила руку. Она вдруг вспомнила все обиды. – Кушайте лучше.

Женщина сомкнула губы, отказываясь есть, и про себя повторяла: «Прости меня. Прости, если сможешь». Катя слышала лишь мычание – в глаза свекрови она не смотрела…

Через полгода Наталю разбил второй инсульт, она попала в реанимацию и домой уже не вернулась.

– Ох, и мороз стоял, – сказал старик. – Лопаты от земли отскакивали. Могилу не выкопать, ни закопать…