Елена Сомова - Салажонка. Рассказы, повести, миниатюры, статья о современной поэзии, ирония и гротеск

Через несколько месяцев я уже общалась с ним, но он стал не друг, а мучитель. Допрашивал меня о друзьях из детского сада, постоянные подробные расспросы выводили меня из терпения и считались наказанием. Если я отказывалась отвечать, меня он бил. Так обработала отца государственно-медицинская система, – политических наказывали отрубанием головы медикаментами. После отец оклемался, стал добрее, но бывало и такое, что вести себя сдержанно он не мог. Разлад произошел в нём самом, и мы с мамой, и бабушка с дедушкой страдали от скандалов, – это были попытки отца снова включиться в жизнь, стать прежним. Процесс восстановления длился настолько долго, что я успела вырасти и по-настоящему оценивать ситуацию. Бьют – беги, дают – бери. Надлом в отце остался, всё он видел уже через призму насильственного контроля. Это лишало человеческих прав и свобод.

Взрыв эмоций мог помочь отцу вырваться из оцепенения, и такой взрыв оказался в нашей семье, его несли дети, мы с двоюродным братом Алешей. У нас всегда обсуждалось поведение детей за пределами нашей семьи, и поводов тому было немало: Алеша, ожидая внимания воспитателей к его персоне по случаю пожелания его родителей дать ему конфеты из новогоднего подарка до появления родителей в садике, захотел в туалет, а там уборщица мыла пол и не пустила. Алеша жался – жался, увидел аквариум с рыбками и… накакал в него, похвалившись, как вода его сама помыла, а рыбка поцеловала в… Сначала, пока не пришли с совещания у заведующей воспитательницы и уборщица не вышла из туалета, всем было весело от сообщений Алеши, но когда девочки пошли посмотреть на рыбок, не убила ли их падающая в воду глыба, то всем захотелось спасти рыбок. Я отправилась в кабинет заведующей, вошла и перед всеми сообщила: «Рыбок надо спасть!». Ноги подкашивались от ужаса, потому что на меня смотрел весь педагогический состав детского сада.

– Сомова, Леночка мы спасем рыбок. На совещание детям нельзя.

– Да пока вы совещаетесь, рыбки умрут, потому что Алеша Сомов накакал в аквариум, и они затыкают нос, кто чем может: кто хвостом, кто плавниками, – отважно выпалила я, вся красная и потная от ужаса.

Тут раздался оглушительный взрыв смеха.

– Новый год удался, – без смеха сказала заведующая.

Воспитатели в ужасе по ее разрешению отправились в группу. Алешиным родителям было дано предписание «не приводить больше этого засранца в детский сад».

И тогда мы с Алешей болели вместе гриппом, поскольку наши папы были братьями. И мой папа с нами сидел, так мы его встряхнули, что режиссеру фильма о мальчике, которого похитили бандиты, а потом не знали, как от него отделаться, было бы где черпать вдохновение.

Когда я выросла и стала работать, все еще мечтала о высшем образовании и других коллегах, не матерящихся беспрестанно и не перетирающих свои семейные проблемы языком с рядом находящимся болваном, которому нет никакого дела ни до твоей семьи, ни до тебя в сущности. Сочувствие – не вся составляющая интеллекта, как раз его отсутствие больше трогает, – у меня не раз были возможности в этом убедиться. Я не стала сволочью, конечно, я помогала людям по доброй воле, зная, что никогда не получу от них ни малейшей поддержки в трудную минуту. И не должно оставаться обиды за недополученное внимание, и должны быть общие идеи кроме пополнения кошелька, но получив – таки высшее образование, я не нашла в людях, получающих его вместе со мной, ни малейшего стремления к духовному росту, ради чего я карабкалась на Эверест. Везде присутствовала вымышленная недобрым государством стена из роста потребностей при отсутствии повышения зарплаты. Требовались магические заклинания, чтобы прожить от получения денег и до их следующего пополнения на счет.

«Голь на выдумки хитра» – приговаривала частенько моя преподавательница в университете на языкознании Татьяна Михайловна Горшкова. Люди изощрялись, как могли, чтобы выжить при крошечных зарплатах, но любви и уважения друг к другу не растеряли, и с Днем рождения коллегу могли поздравить, и с другими праздниками, и морально поддержать в случае неприятностей любого характера.

Летаешь в высоте самопознания и мироощущения – а крепостная стена щерит жало для битвы с тобой, – и схватки с монстром капитала берут за живое в самом начале премьеры жизни. А что тогда будет в конце? Самонадеянность держит свой канат для шагов по нему твоих ног, – держит – и плавно опускает канат до самого дна отверстой пропасти. Хватаешься за выступы скал, корни растений, ветви и траву, пучками вырываемую при соскальзывании тела под тяжестью материальных воплощений духовных радостей. Потом, выбившись из сил, под занавес попыток бросаешь все пучки, ведущие к балласту, просто садишься на невидимый тебе объект пятой точкой – и начинаешь делать свое дело. В моем случае – писать стихи, рассказы и записывать мысли. И причем тут какие-то коллеги? Ты есть ты. Ты пришел в мир не просто дышать, а делать свое дело. Это была жизнь до галактики личинок.

Опера нищих, или Рожденные из клякс. Рисунок Елены Сомовой, 2022

Даже среди своих коллег или друзей можно почувствовать вдруг волну позыва к творчеству, будто скулящий маленький щенок отчаянно пытается выбраться из корзинки, цепляясь лапами за неподатливые прутья, крепко сплетенные и надежно хранящие от внешних ударов случайно проходящих мимо ног, – это строки нежности. И не уснешь теперь, пока не выпишешься, чувства расцветают от прикосновения авторучки к бумаге, и вспыхивают от касания пальцами клавиатуры: не надо бороться за каллиграфию, – просто лети вместе с чувствами и мыслями в открытом пространстве своего вдохновения!

Тебе помогает духовный опыт многих поколений, носителем которых ты стал, окунувшись в учения восточных мудрецов или классиков литературы. Во времени и пространстве ты пытаешься найти нишу, находясь в которой возможно будет вытянуться во весь рост, – я имею в виду рост внутреннего содержания человека, его духовную сущность. Время вынимает начинку, заменяя ее трухой суетных устремлений, а ты снова наполняешь себя философскими размышлениями, ответвления которых записываешь в электронную тетрадь. Это мило со стороны Фортуны, прославленной своей неумолимостью, вдруг предоставить возможность истосковавшемуся по настоящему делу человеку, стать писателем без подражаний, в которые толкают учения в университетах и продолжительные беседы с профессорами. Ты фиксируешь факты своего духовного взлета или неотвратимого падения какого-то человека из прежнего твоего круга. Осознания чьего-то падения, скорее всего, тоже виток твоего взлета, ведь зная о падшем, ты не полезешь в дебри его падения, прознав структуру их содержания, как то мелкое предательство или подхалимаж с целью подкупа, – это самое безобидное из формул падения.