Елена Сомова - Салажонка. Рассказы, повести, миниатюры, статья о современной поэзии, ирония и гротеск

Киви не нужны крылья, они живут бескрыло, питаются тем, что им дает природа, а не цивилизация, им не нужно небо для взлетов. Не деление пространства, а отдельные параллели существования и редкий экскурс, лучше всего дистанционный и экранный, для личной безопасности, состоящей в утрате времени – это надежный вариант дислокации.

Танки, сделанные Владиком Макаровым, участвовали в выставке в Нижегородской библиотеке им. Бианки к 9 мая 2020 г. Открытие выставки танков и оружия Владика состоялось 3 мая.

Память иногда помогает расставить точки над и, понять, простить, напитать мудростью и выровнять свое отношение к временным трудностям.

Из рассказов папы о его военном и послевоенном детстве мне врезались в память еще несколько событий, кроме уже рассказанного эпизода с его трагически погибшей родной сестрой Ниной. Это история о сопротивлении смерти маленького мальчика, друга моего отца. Мите, так звали мальчика, осколком фашистского снаряда, брошенного на город с вражеского самолета во время бомбежки, порвало живот, и он бежал с папой в укрытие, своими руками зажимая рану. Забежали в подъезд крепкого дома, который не мог обрушиться при налете и новой бомбежке, сели на лестничной площадке. Митя сжимал руками живот, плача и тихо постанывая. Сидели на площадке и пережидали бомбежку, сотрясаясь от ударов вражеских бомб, разрушающих город Горький. Кровь спускалась струйкой из-под мальчика вниз по ступеням.

– Что, не проходит?

– Нет. Вова, посмотри, что там.

– Ты что, я же не врач. Митя, сейчас бы твоего папу сюда, он же хирург.

– Папа в госпитале, работает. К нему не пустят.

Митя, сжимая свои челюсти, выпускал воздух через зубы со звуком, выражая крайнее страдание от боли. Затихал на краткие мгновения, и снова стоны его оглашали гулкое пространство пустого подъезда. Люди все были в бомбоубежищах, а мальчики не успели добежать до разрыва бомбы.

– Что-то он набухает и шевелится как-будто, живот мой. Посмотри.

Митя разжал руки и медленно поднимал рубашку. Затем мальчики вместе расстегнули ремень, и это оказалось роковой ошибкой. Рана оказалась очень объемной – занимала большую часть живота Мити. Не успели мальчики зажать рану и затянуть живот ремнем, Митя закашлял, и под крики ужаса кишки из его живота полезли наружу.

– Вова, что это?

– Кишки твои, щас я их соберу, а папа твой потом зашьет тебе живот.

Восьмилетний Вова поднял выпавшую на пол из живота Мити кишку и вместе мальчики затолкали ее назад в окровавленный живот.

– Зажимай скорее руками, вот так. Зажимай и не разжимай больше, держи крепче. Эх, ремень порвался, а то бы им щас, затянули. Сиди и держи руками. Я буду тоже держать.

Вова снял с себя курточку и обвязал друга вдоль живота. Кровь не унималась, и Митя терял сознание, потом судорожно вздрагивал, конвульсии повторялись. Открывая глаза, шестилетний Митя понимал, что умирает. Вова как мог, старался помочь, облегчить страдания друга, пел ему, давал водички попить из найденной в подъезде фляжки, пытался даже рассказать сказку, но Митя на самом интересном моменте закрывал глаза, и сознание покидало бедного ребенка.

Шел сорок пятый год. Фашисты свирепствовали, бомбили города и грабили деревни. Митя умер в луже крови на лестничной площадке, а Вова надеялся, что друг только прикрыл глаза на время, пока он рассказывал смертельно раненному сказку о доброй лесной фее, нашептавшей Колобку вернуться домой к бабушке и дедушке, чтобы не попасться в лапы хитрой Лисе. Отец Мити в это время спасал жизни раненных людей, стоя у хирургического стола. Весть о гибели сына и обстоятельства его смерти покалечило его сознание, он вцепился в свои волосы, согнувшись пополам, и не мог отпустить рук от головы, пока лекарства не усмирили боль тяжелой утраты единственного сына, – и это после трагической кончины его жены.

Митю и Вову нашли на лестничной площадке люди, поднимающиеся домой по окончании бомбежки. Вначале увидели кровь, струйкой стекающую сверху.

– Сюда, сюда! – крикнул Вова. Услышав шаги. На помощь! Скорее! Митя заснул, он так несколько раз уже засыпал. Он ведь не умрет? – спрашивал Вова молчаливых людей, жителей подъезда, ставшего укрытием двум мальчикам.

– Он умер, Вова. Как вы оказались в этом подъезде?

– Мы не успели за всеми, споткнулись оба, Митя впереди, а я сзади него упал.

Волна рыданий поднялась до краев терпения, и слова уже ничего не значили, когда горячие струи, вытекая из глаз, более напоминали кровь, чем соленую воду. За эти сорок минут Вова, только год назад потерявший родную сестру Ниночку, повзрослел на двадцать лет, и уже глазами взрослого человека смотрел на мир.

А через неделю после страшной смерти маленького Мити, пришла Победа. Но и после войны отзвуки ее трагически напоминали о смерти. Танки военные стояли на улицах, дети играли в этих танках, забирались в них и продолжали «бомбить фашистов». Вместе с ребятами мой восьмилетний отец залез в танк, но тут раздался крик снаружи: детей звали обедать, и все выбрались, а папа выбирался последним. Уже вылез, вытащил ноги, но неожиданно люк танка упал на пальцы, – папа не успел убрать руку. Шоковое состояние длилось считанные секунды, кровь не шла, – организм был в шоке. Папа зажал свои оторванные люком пальцы с перломанными ровно костями, ладонью другой руки, и так пришел в санчасть. Пальцы висели на тонкой кожице.

Пришили пальцы, и они даже начали двигаться, – не потеряли своих основных функций. Это была первая встреча моего отца с хирургами. Эту историю папа рассказывал всем, кто приходил в наш дом. Было страшно и интересно: и про Ниночку, и про Митю, и про пальцы.

Мне прививалось благородство.

Когда я родила своих детей, поняла, как дороги были уроки моего папы. ОТ сердца к сердцу, из уст в уста передается мудрость поколений, стойкость в борьбе, духовность.

Когда благородные волны принесут людей к мысли о спасении душ? В случае острой всеобщей опасности. Такой опасностью стала борьба с карантином. Нельзя выходить на улицу: везде вирус. Что значат вероломные мысли, даже те, что затаят уголок спасения?

Сейчас я думаю о своих детях, переношусь в их детство.

Бедный повзрослевший ребенок с глазами мудрого старца, ты говоришь истину, ослепляя своей правотой и выводя на чистую воду своих мучителей, так спокойно выслушивающих тебя и невозмутимо кивающих в такт слов твоих, выстраданных кровью сердца. Даже те, кто мог бы протянуть руку помощи, не решаются это сделать, оттого что ты пугаешь своим блестящим умом. Что остается этим скучным слушателям, если они сами за всю свою жизнь ни разу не достигли ни одной из твоих мыслей, не продумали и не прочувствовали глубину мировосприятия предметов бытия. Казалось бы, самые достойные вопросы внимания человека разумного касаются самого человека лишь косвенно, когда он, пробивая напластования препятствий, тренируя свое противостояние, пускается к неведомым вершинам. Дитя милое, ты достойна счастья, но твое счастье иного свойства, – это радость мысли, ее продолжения, ее развития и ее открытия для других мыслящих существ, не каждый из которых достоин твоего внимания.