Марина Хольмер - На крыльце под барельефом

Дамы подняли бокалы с остатками «Боржоми» и нарочито церемонно выпили. Теперь они были готовы слушать продолжение истории, которая в исполнении Нины обещала стать не хуже хорошего свежего анекдота с ошеломляющей концовкой.

– Что потом? Потом я ее вежливо так, мягко спрашиваю: «Аня, и как тебе Москва? Привыкла уже?» Она на меня посмотрела, девки… Я ваще молчу. Ей лет двенадцать, глаза распахнуты, как две зеленые лужи, смотрит она на меня этими… лужами, впору лягушкой квакать… «Я, – говорит, – еще не поняла, когда и в какие магазины надо ходить, чтобы застать доставку товаров».

– Доставку товаров?

– Когда ходить в магазины? Умираю, девочки!

– Правда, скажите и мне тоже, а когда все-таки у нас доставка товаров?

Взрыв хохота. Нина с восторгом и нескрываемым удовольствием наслаждалась реакцией на свой рассказ. Краем глаза скользнула на новую коллегу, удивилась внутренне ее сдержанной, немного вымученной улыбке и понеслась дальше, к овациям. Впрочем, это была бы не Нина, если бы она задумалась хоть на минуту, а не продолжила играть дальше. Она не могла оставить слушателей наедине со скучными тарелками. Ни за что! Засмеялись и стоящие недалеко официанты, которых ресторанным хлебом, как говорится, не корми, но дай побыть рядом с учительской компанией, подышать инородным воздухом.

– Господи, я давно так не смеялась, – Рита утирала платочком с вышивкой самые настоящие слезы. – Ну ты даешь! Нинка, а ты что? Что ты ей ответила?

– А я ей так осторожно: понимаешь ли, Аня, в стране временные трудности… А вот ты же не будешь спорить с тем, что хорошо иметь фиксированные, постоянные цены на продукты, а не когда утром в американских магазинах одна цена на молоко, а вечером другая?

– Это ты специально? Добавила социалистического видения? Или как?

– А ты уверена, что там так все прыгает? – спросила Лидия Николаевна, убежденная в том, что Нина, как обычно, слишком просто воспринимает жизнь, причем по обе стороны границы – что тут, что там. – Ты откуда знаешь, что там одна цена утром, другая вечером?

– Да ладно вам смеяться! А про цены я читала, между прочим. И по телеку показывали. Да и рассказывали… Все это знают! Может, конечно, не так и прыгают, не сильно, но неважно. Речь-то не об этом. Дальше слушайте. Смотрит она на меня, лягушка такая, и вижу я: она уже не рада тому, что рот открыла. Тогда я вдруг безумно четко понимаю, что с ребенком провели работу, да еще какую, что долго дома над этим трудились, внушали… Она хоть и глупенькая еще, маленькая, выросла на всем готовом, в Вашингтоне опять же жила, а тоже ведь не дура – видит разницу в свои двенадцать лет… И плохо ей, представляете, девки, ей прямо на глазах становится физически плохо от того, что она рот открыла, разоткровенничалась со мной. Она чуть сознание не теряет от страха! Клянусь! Я ее тогда нежненько так приобняла и говорю в шутку, ну знаете, чтобы внимание переключить: «Английский, небось, у тебя как родной? Будешь ошибки у нас поправлять?»

– Да, все дети оттуда приезжают, – заметила задумчиво Лилиана, – «спикают» вовсю, как американцы…

– Она расслабилась немного под моими руками, потом улыбнулась и говорит: «Это некрасиво, Нина Абрамовна, ошибки исправлять у тех, у кого не было возможности слышать настоящую английскую речь каждый день. Американскую, если точнее. Американский английский отличается от классического английского языка, который вы преподаете».

– Ну ничего себе! И чем, по ее мнению, отличается? Сказала? Надо же, двенадцать лет и размышляет…

– Говорит, что так, как в текстах, которые в наших учебниках, никто вообще не говорит. Не хватает живого языка. Очень все… как прямо у Шекспира. Старомодно, в общем.

– У кого? У Шекспира? Во дает!

Официант тихо подошел и вежливо намекнул на то, что ресторан то ли скоро закрывается, то ли столик им стоило бы уже освободить. «Что, Вадик, уже?» – с официантом давно были на ты. Задорных и всегда щедрых на чаевые учителок здесь любили, называли «англичанками» и даже готовили им пакетики с собой, жалели – вот ведь с утра до ночи работают с чужими детьми, готовить-то самим некогда, бедолагам…

Женщины расплатились. На Ирину Евгеньевну все дружно замахали руками: «Да вы не ели ничего! Салатик один какой-то! В следующий раз заплатите!»

Ирина была благодарна, смущена, порывалась что-то сказать, но все уже толкались, досказывали последние анекдоты, пересказывали Нинин рассказ и нежно приобнимали новую коллегу, не слушая.

Стараясь ничего не забыть, повязывая на ходу платочки и шарфики, женская компания, не переставая смеяться, направилась в гардероб.

– Училки, а училки! – Нина схватила меховую шапку и приложила к носу хвост пушистого зверька. – Асса! Напились и буяним! Ну скажите вы мне, что нам, красивым, на фиг делать в этой Америке? Со скуки подохнешь посреди их изобилия! Мы сами с усами! Нам-то есть, что терять! Где еще есть мы такие, близкие и самые умные! Кстати, как насчет билетов на Таганку? Лидочка, ты обещала! Я уже месяц не была в театре! Смотри, дичаю на глазах!

– Будут, будут билеты. Только, пожалуйста, Ниночка, умоляю тебя, не вступай в опасные разговоры. Ведь сама знаешь, и у стен есть уши… А тут ребенок, ты никогда не думаешь наперед… Выходим, девочки. Осторожно, скользко, как черт знает что. А всего-то ноябрь… Темно, как в ж… Не буду, нелитературно это, хоть и правда. Давай, давай мне руку…

– Всем к метро? – открыла впервые за долгое время рот Ирина, ошарашенная ритмом веселья и шутками. Она уже была рада наконец выйти на улицу и с надеждой посмотрела на коллег, потому что не была уверена, что найдет дорогу до ближайшей станции. Район она знала плохо, никуда, кроме школы, от школы до метро и обратно, пока не доходила – боялась заблудиться.

– Ирочка Евгеньевна, а вам куда ехать-то?

– Ирина Евгеньевна, Нине к метро и Леле. И Лидии Николаевне. А вы где живете?

– На Текстильщиках…

Ей стало зябко. «Текстильщики прозвучали как-то не так, не очень», – подумала Ирина. Вечер вдруг стал густым, она – уставшей, а впереди еще долгая, казавшаяся отсюда бесконечной, дорога до дома. Ей почудилось, что все на нее смотрят с презрением. Она посмотрела, пытаясь разглядеть получше, где кто, на коллег, идущих впереди. Девочки по двое, поддерживая друг друга, шли по скудно освещенной улице, болтали о театре, о выходных. Кто-то, похоже, Рита, подошел сзади и взял ее под руку.

«Запуталась совсем! Зачем им на меня как-то не так смотреть? В конце концов и в Текстильщиках люди как бы живут, не только на Арбате… Да я вообще не в курсе, кто из них где живет…» Когда-нибудь и она обязательно обоснуется, скажем, на самой улице Горького. Не ради Текстильщиков, где на улицах темно и как-то… слишком по-пролетарски, она ехала в Москву. «Все впереди. Все будет хорошо. Сейчас просто уже пора домой», – повторяла она про себя.