Марина Хольмер - На крыльце под барельефом

Лилиана не знала, что и ответить. Любое пространство, каждый его сантиметр в небольших советских квартирах, даже в сталинских домах с высокими потолками, старались использовать максимально практично, чтобы каждому в семье, даже коту, который тоже очень кстати вышел их встречать, распушив серый с серебристым отливом хвост, придумать свой личный уголок.

– Не нравится диван посередине? Это же большая комната, – пришла в себя слегка ошарашенная хозяйка. – У стены напротив мой муж устроил себе маленькое бюро, видите? Он сам сделал – такое нестандартное, правда? Ничего ведь оригинального не купишь. Да и вообще… мало что обычно запросто купишь.

– Да, столик очень миленький. Сам прямо сделал? Правда? Но я про другое. Мне некомфортно было бы сидеть на диване, и я не смогла бы спокойно смотреть телевизор, если сзади меня не стена, а пустое как бы пространство. Будете смеяться надо мной, наверное, это глупости, конечно… Но я должна все видеть, если хотите, ну как бы контролировать все в комнате. Это неспециально, как говорится, подсознательно… Я должна видеть все перед собой, все, что происходит, ну это, везде, тут, в общем, в комнате. Если кто-то ходит сзади, за моей спиной, то я буду, ну, я того, буду все время оглядываться, чувствовать свою… ну… нервно чувствовать себя. Я так сбивчиво это объясняю, но это так, это все не должно как бы портить настроения. А вообще все это неважно… Чепуха все. У вас очень уютно. Мне очень, это, нравится. Такая мебель красивая. Все так… в стиль, со вкусом… Такие потрясающие шторы! Вы их заказывали?

Лилиана не сразу смогла переключиться на вопрос штор. Она смотрела на эту маленькую женщину с маленькими руками, как-то неудачно постриженную, обычную моложавую женщину, которая только что высказала желание все контролировать. И что самое важное – после первого удивления она поняла, что это не шутка. Что там у нее в жизни такого, что даже диван в своем доме нужно ставить, как вышку на зоне?

Ирина Евгеньевна не вызывала неприязни. Она не вызывала отрицательных эмоций, не вызывала раздражения. Она всегда казалась душевной и понимающей. С ней было просто поделиться даже, наверное, чем-то сокровенным. Правда, не Лилиане, которая приоткрывала свое сердце с аккуратной сдержанностью далеко не каждому. Новая учительница старалась стать хорошей коллегой и ждала понимания в ответ. «Все мы такие, – думала хозяйка, – но…»

Слова о контроле, страх что-то сделать не так – чем не попытка защиты? Человек приехал из провинции, и – как Лилиане не знать – путь так скользок, если карабкаешься без особой поддержки по столичным ступеням. Она сама почувствовала их твердость и холодность в юности, когда восторженная, наивная пустилась в путь по неведомым дорогам огромного нового города. И юная Лилиана старалась не сорваться, удержаться, подтянуться, дорасти. Она делала все для того, чтобы однажды с чувством удовлетворения, гордости за свои успехи, с вершины достигнутой свободы оглянуться с радостью вокруг.

Но вот контроль… это немного не то слово. Оно царапало. Оно уже поцарапало. Оно процарапало маленькую дорожку где-то в глубине сознания, может, души. А может, просто повисло этаким чужеродным углеродом в воздухе просторной большой комнаты, которую поделил пополам огромный, любимый, собирающий всю семью по вечерам диван. «Она не так проста, как кажется», – подумала Лилиана. Несколько секунд ушло на странные раздумья-штрихи-штопки. За это время гостья, кажется, успела задать какой-то вопрос и теперь ждала ответа…

– Вы что-то спросили, Ирина Евгеньевна? – Лилиана вынырнула из своих мыслей.

– Да, Лилиана Георгиевна, я вот хотела бы узнать, где вы шторы такие роскошные заказывали? Или покупали? Неужто в обычном магазине?

– Шторы? Я сама сшила. Если хочешь что-то оригинальное, то изволь – бери инициативу в свои руки вместе с иголкой!

– Ах, какая вы умелица! – Ирина Евгеньевна всеми силами пыталась загладить ляпнутое раньше, вырвавшиеся совершенно зря дурацкие слова про диван. Собственно, никто ее мнения не спрашивал, а вот комплементы всегда к месту, когда приходишь к кому-то в дом, тем более первый раз.

– А я мало что умею, – то ли грустно, то ли кокетливо произнесла она. – Но надо же еще где-то найти такую ткань! И потом достать такие красивые палки…

– Карнизы. Это мне родительница одна предложила, когда про ремонт говорили. Не знаю, где работает ее муж, но она мне дала один адресок, и… вот карнизы удалось заказать. Прямо в тон. И клипсы. Большие.

Лилиана задумалась, не слишком ли она суха по отношению к гостье.

– Но знаете, они все равно постоянно сваливаются и приходится залезать на стул и прикреплять.

– А тонкий тюль можно найти в магазине?

– Можно, наверное, – Лилиана понимала, что коллега пока мало знакома с московской жизнью, и была готова терпеливо объяснять ходы и выходы, если таковые могут помочь. – На Ленинском есть магазин «Ткани». Знаете, где это? Метро «Ленинский проспект», прямо на площади. Там бывает, говорят. Правда, сами понимаете – длиннющие очереди, чуть ли не запись. Надо поспрашивать. Может, девочки в курсе, где кто что достает.

«Не школа, а золотое дно, – подумалось Ирине Евгеньевне, когда она после недолгого чаепития (хозяйка пила кофе) покидала квартиру коллеги. – Надо только правильно себя вести, не лезть со своими как бы мнениями, и все тогда у меня получится. Они ведь не злые, девочки, просто им все, похоже, слишком легко достается…»

Она не считала себя завистливой. Она не считала себя плохим человеком. Она всегда старалась поступать правильно, ответственно. Она все делает как нужно. Жизнь научила ее все делить на части, на отрезки: географические, временные, на сегодняшние и завтрашние, на близкие и далекие, на важные и не очень, на то, что может повлиять на ее жизнь, и на то, что нужно просто для атмосферы. Да, атмосфера тоже важна. К людям это относилось в такой же мере, но тут требовались внимание и осторожность. Только для сюрпризов и разных непредвиденных обстоятельств она не хотела оставлять места. Ирина Евгеньевна жила и хотела дальше жить так, чтобы неожиданностей у нее не случалось.

Последнее время, по мере сближения с «девочками», ей становилось неспокойно, в первую очередь, именно из-за не до конца ею понятых и не свойственных обычной, рядовой школе разворотов и этого «неуемного лицейского духа». Именно так с гордостью называли уклад белой школы Лидия Николаевна и Ида Иосифовна. Ирина не была уверена, что понимает, о чем идет речь. И это ее пугало.

В их странной гордости и идеалистическом восторге крылась опасность, которую Ирина Евгеньевна чувствовала то где-то в животе падающим в никуда камешком, то затылком, как будто вдруг сквозняк прошелся сзади холодной струей, то перехватом горла. И ей физически становилось плохо. Ее охватывал страх. Перед ней открывался непонятный простор, как будто она стояла на обрыве, на последней пяди знакомых запахов и цветов. То, что представало взору, весь этот огромный небесно-горный пейзаж в дымке таинственности, притягивал, приглашал к прыжку. И Ирина ощущала в себе сбой, распад внутренней гармонии – и никаких прыжков, никакой красоты. Ей вполне хватит прочного асфальта под ногами.