Марина Хольмер - На крыльце под барельефом

Ее мысли стали строже, выправились, подтянулись, как солдаты на плацу. Вдруг ее накрыло раздражение: «Америка им не подходит. Выпендреж. Передо мной эту, ну, комедию, разыгрывали. На самом деле, небось, завтра бы уехали отсюда. Их же всех только и тянет туда… Вранье все. Не верю… А то ладно, с ними весело, и польза тоже какая-никакая. А что там с Таганкой? Столько всего про этот театр слышала… Хотя зачем мне он, этот театр, скука смертная…»

Успокоившись немного, взяв себя в руки под шепот привычно недоверчивых мыслей, Ирина Евгеньевна двинулась к метро вместе со всеми. Она быстро догнала Лидию Николаевну, которая ей казалась оплотом разумности среди веселых и провокационных «англичанок».

Впереди Нина с Лилианой продолжали рассказывать анекдоты.

– Слушайте из свеженького. Армянское радио спрашивают: что было раньше – яйцо или курица? Армянское радио отвечает: м-м-м-м, раньше все было!

– А этот? О, он просто замечательный! Внимание: вопрос ко всем! – Нина обернулась. Пятясь, стараясь не упасть, повернулась к отстающим, сокращая дистанцию и приглушая голос. – Кто мне скажет, какие признаки отравления черной икрой, знаете? Ну? Давайте! Идеи есть? Да вы что! Это когда вырастают густые брови и нарушается дикция!

Ирина не очень поняла, при чем тут икра, да еще и к густым бровям, но сухо, в пол-улыбки посмеялась вместе со всеми. Чуть не упала, правда, при этом на скользкой дороге. «Надо будет Толю спросить, не забыть бы», – подумала она и повторила про себя анекдоты, чтобы запомнить наверняка.

Зима выдалась ранняя, снежная, время близилось к Новому году – первому столичному Новому году. Бульвар между школой и метро превратился в длинный туннель под заснеженными деревьями, по которому вниз можно было катиться ледяными накатанными блестящими дорожкам. Ирина Евгеньевна осторожно обходила эти развлечения, недовольная тем, что теперь там дотемна толпились и толкались ученики. Дети есть дети, но она и в юности таким не баловалась – можно упасть, можно порвать или запачкать одежду, можно испортить обувь.

Она была всегда бережливой, и мама хвалила ее, ставя всем в доме в пример. Особенное отношение у Иры было к обуви. Не испортить, не поцарапать – особенно значимые аргументы. Муж только-только ей достал сапоги в каком-то своем распределителе, на мягкой невысокой каучуковой танкетке, замшевые, такие, в общем, такие… Другие за ними ночами стоят, номерки на ладони пишут… Все коллеги новые сапоги заметили, отметили и долго рассматривали. Ей было особенно приятно, что даже Нина с Лилианой, школьные модницы, одобрительно поцокали языком, но почему—то, к сожалению, не спросили, откуда такая роскошь.

– Ирина Евгеньевна, заходите, заходите! Не надо снимать обувь! Можно просто вытереть. Вот тут я живу. Видите, самая обычная квартира… не хоромы.

Когда они вместе с Лилианой Георгиевной вышли из школы и пошли по бульвару к метро, было еще совсем рано. Ирине не хотелось ехать домой. Гулять, впрочем, тоже не сильно тянуло – день был промозглый, неясный. Над аллеей висела туманная дымка, сквозь которую виделся белый ровный круг зимнего солнца. Морозы, взяв реванш после легкого мягкого снега в начале декабря, решили себя наконец показать, и холод пробирал нешуточный. Бульвар был пуст, только где-то вдалеке шла обычная баталия у снежной крепости. Деревья склонялись над головой, задевая, если вовремя не увернуться, голыми ветками с остатками утренней изморози.

Дойдя до метро, коллеги еще немного постояли, поговорили. Ирине было интересно все, что касалось новых знакомых и общих школьных дел. Лилиана не стремилась, в отличие от Нины, обсуждать всех и вся, но слово за слово – и какие-то сведения от нее Ирине Евгеньевне все же удалось почерпнуть.

Лилиане не надо было никуда ехать, а только перейти на другую сторону широкого проспекта. Так они стояли, разговаривали, пока совсем не замерзли. Лилиана никуда не торопилась, следующий день был у нее выходной. Сама не зная почему, она вдруг предложила новой коллеге зайти к ней на чашечку кофе. Ирина была счастлива. Стараясь не сильно показать свою радость, она взглянула на маленькие золотые часики на руке и, изобразив на лице некоторое раздумье, заметила: «Мне домой, конечно, уже надо бы… Но знаете, отчего же не зайти? Если не помешаю, конечно… Очень рада, вот правда, рада прямо очень… Я с удовольствием».

Так они перешли уже вместе на другую сторону широкого проспекта, которую Ирина раньше рассматривала только издалека, со знакомого берега. Пускаться одной в неизвестность, отрываться от привычного, накатанного пути ей никогда не хотелось. Теперь она была не одна, ей не было опасливо-одиноко. Лилиана ей показала еще один вход на ту же станцию метро – уже с другой стороны, где было людно, не так полупустынно, как у их «школьного» погружения под землю.

Ирина Евгеньевна заметила длинные очереди в магазины, отметила про себя, что нужно бы обязательно сюда наведаться как-нибудь самой, а лучше – вместе с мужем. Она чувствовала, как понемногу осваивает этот город, большой, такой разный, как лоскутное одеяло. На этой стороне проспекта возвышались не какие-нибудь построенные на скорую руку пятиэтажки, а «сталинские» дома с арками, за которыми виднелись просторные дворы. Широкая улица обросла высаженными деревьями. Народ деловито куда-то бежал, а на углу продавали горячие пирожки.

Лилиана жила недалеко, в одном из таких кирпичных добротных домов. Ирина шла с замиранием сердца в предвкушении приоткрытия хотя бы одной, но реальной, настоящей двери в личную жизнь коллеги. Это ее занимало куда больше не всегда понятных анекдотов и обещанных билетов в театр, к которому тоже следовало, по идее, приобщиться, но не сильно хотелось тратить время.

Ирина Евгеньевна, немного стесняясь, как делая первый шаг в холодную воду неизведанного озера, прошла из прихожей в большую комнату.

– У вас очень уютно! И много света!

– Спасибо, – улыбнулась Лилиана и направилась на кухню, чтобы приготовить кофе. – Ирина Евгеньевна, проходите, располагайтесь. Я сейчас. Пойду сварю кофе.

– Да… Уютно и так стильно! Какая красивая мебель…

Она медленно начала двигаться вдоль стены, ощупывая обои, потом вышла на середину и потрогала, как при покупке, разлапистый вальяжный диван, прикрытый нежно-бежевым пледом.

– Только вот я бы не смогла сидеть на диване прямо посередине этой, ну, посредине комнаты…

– Не поняла вас, – вернулась от двери Лилиана и с удивлением посмотрела на гостью.

– Ну… вот диван у вас стоит посредине… За спиной вот тут есть пустое пространство, диван, ну… должен, он лучше, если будет стоять у стены. Обычно как бы всегда стоит у стены. Сзади ковер там, на стене, полки могут быть разные. Мне было бы неуютно вот так сидеть посредине комнаты, сзади же могут люди ходить. Движение. А я спиной…