Марина Хольмер - На крыльце под барельефом

Ирина Евгеньевна была убеждена в том, что отношения с коллегами нужно строить, а особенно аккуратно – с теми, которых она не понимала. Да, она себе честно признавалась: не понимала. Увы. Они ее восхищали, это верно, но были другими, совсем другими. Да здесь все другое, говорила она себе, правда, сама в это верила слабо. Сослуживцы мужа, соседи по дому, с которыми она уже познакомилась, да и часть педагогического коллектива, как ни высокопарно это звучит, были вполне понятным миром, ничем не отличающимся от того, из которого она приехала. Почему бы ей не сблизиться именно с ними, чтобы остаться самой собой?

Что ее притягивает к этой группе, компашке, интеллектуальной банде со своими особыми словечками-паролями, к людям, которые никого вокруг не замечают? Один вызов и только. Не раз она перехватывала их насмешливые взгляды, когда на педсоветах какая-нибудь школьная дама совершенно правильно возмущалась из-за сережек в ушах девочек. Или вот недавно обсуждали театр. Школьный театр. Какие средства в это вбухиваются! Боже ж мой! Сборы макулатуры им не интересны, металлолом не собирают вовсе, а театр… Даже к ней обратились за поддержкой. Вы, дескать, словесник, вы тоже можете поучаствовать, себя по-новому раскрыть и детям дать возможность реализации и творчества. Она не смогла толком ничего ответить.

Она была вполне сформировавшимся человеком, по ее твердому убеждению. Не все пока она реализовала, как мечтала, но к театру ее планы на жизнь точно никак не относились. Она молчала и не знала, что сказать, застыв между этими «вольными каменщиками» и парторгом, которая внимательно наблюдала за ней со своего места у окна и постукивала карандашом по тетрадке. Что она туда записывала, интересно? Как тут быть? Она решила, что пока можно и сыграть в наивную новенькую, а потому показательно засмущалась и сказала, что обязательно, несомненно подумает.

Нет, думать о каком-то самодеятельном театре после уроков с уже и так надоевшими учениками она не собиралась. И ведь вот что непросто: как соединить несоединимое? Ей хотелось стать такой же свободной, яркой, запросто ходить в гости, рассказывать анекдоты, как Нина Абрамовна, иметь такую эрудицию, как у Лидии Николаевны, уметь к месту вставить пару фразочек на английском, как Рита и Ольга. А вот зачем при этом быть фигурой раздражающей, провокационной для администрации? Ладно, администрации, там тот еще директор, сам всех собрал таких особенных… Зачем делать врагами школьных идейных тяжеловесов, которые сгруппировались вокруг парторга и очень зорко, как уже поняла Ирина Евгеньевна, наблюдают за работой коллег по воспитанию советского подрастающего поколения? Главное – во имя чего?

Свежий анекдотный взгляд не сегодня проложил первую скептическую дорожку в ее восприятии окружающей действительности, она не считала себя дурой. Но разрушать в своем мире она ничего не стремилась и никому бы не позволила.

Она ехала, качаясь и отдавшись этой качке, в вагоне метро, смотрела в темноту за окном, отсчитывала станции, боясь проехать. В переходе Ира уже привычно пошла направо, потом по лестнице… Немного приостановилась перед эскалатором, перебирая ногами, прежде чем решительно вступить на скользящие вздымающиеся ступеньки…

«Как я устала», – подумала Ирина. Дорога была долгой, нудной и людной. Все толкались, куда-то неслись, даже если это и не был утренний час пик. «Могла бы устроиться в школу поближе к дому», – ворчливая мысль с маминой интонацией ходила туда-сюда в голове. Ощущение неприятное. Как будто кто-то посторонний двигает мебель в твоем доме. Пришлось с ней внутренне поспорить: «Я все делаю верно. Не страшно, что дорога… В этой школе все будет хорошо, вот увидишь, мама! Да и все увидят!»

– Иринушка, я готовлю ужин! Раздевайся! Давай быстрее! Где ты ходишь? Я начинаю уже тебя ревновать к твоей школе!

– Привет, привет, Толя! Иду, родной! Как хорошо дома…

Ирина любила возвращаться, когда муж и дочь уже дома, вслушиваться еще из-за двери в звуки радио или телевизора, в уютную вечернюю болтовню, угадывать доносившиеся из кухни запахи. Толя хорошо готовил, любил это делать. Вот еще одна деталь, которую Ирина держала в тайне и предпочитала не знакомить посторонних со своим мужем. Все мое только мое, повторяла она слова своей бабушки и встречалась с подружками и коллегами только днем. Не стоит нарушать ритм своей семейной жизни и, главное, – не надо ничего смешивать. Не стоит рисковать.

Толя был высоким, с возрастом стал интересным, оставив далеко позади не уверенного в себе худощавого юношу. Ирина готова была рассказывать всем о нем с гордостью, представляя как полученную ею награду или приз. В гости, если звали, она старалась ходить с Толей только туда, где – она узнавала заранее – застолье не обещало никаких сюрпризов в виде случайно забежавших на огонек одиноких женщин. Ох уж эти одиночки-разведенки… От них все беды приличным людям…

«Надо завести кота, – подумалось ей вдруг, – ведь у Лилианы есть. Надо только узнать, какой он породы. И пореже болтаться не пойми где после работы…»

– Сделай погромче телевизор, пожалуйста! «Время» начинается.

Программа «Время» была обязательной в вечернем семейном общении, когда ужин закончился, грязные тарелки составлены в раковину, а дочь уже наконец улеглась спать с плюшевым рыжим мишкой в обнимку. Ирине хотелось, как обычно, забраться на диван с ногами, укутаться в плед и Толины руки, обложиться маленькими подушечками-думочками и вместе с мужем смотреть в светящийся квадрат телеэкрана. «Вот бы и кот пушистый пришелся кстати», – снова подумала Ира, устраиваясь поудобнее, как ей всегда нравилось.

– Ирочка, телефон! Я подойду? Междугородний!

Услышав прерывистые звонки, Ира сразу поняла, что надежда на спокойный вечер провалилась. «Нет, нет, неважно», – одернула сама себя, поспешно выскакивая из-под теплого пледа и с сожалением оставляя под ним, на согретом собой и семейным теплом местечке, пустую надежду на тихий вечерний уют. Она, конечно, была очень рада звонку – все должно было говорить об этом: и быстрые движения, и радостная улыбка… Она знала, кто это, знала почти наверняка. Ира вздохнула, как всегда оказавшись между двумя полюсами чувств, анализировать которые ей никогда не хотелось.

– Привет, сестренка! – сказала трубка громким напористым голосом.

– Ларочка, родная! Как ты? Давно не звонила! Как мама?

– А что тебе звонить-то? Тебя то нет, то ты тетрадки свои проверяешь. А сама чего не звонишь?

– Ну, Ларочка, ну что ты прямо вот так, сразу, с места в карьер… Я так рада, что ты это, позвонила… Зачем мы торгуемся? Я ведь работаю, ты же знаешь…