Ольга Лисенкова - Камертон

Фотина прижала к себе его глупую голову.

– Ты все узнаешь.

– И как? У меня нет никаких средств связи с Грейс. Она приходит и уходит, как ей заблагорассудится, и в последний раз, перед этой встречей, я ее видел больше двадцати лет назад.

– Но ведь сейчас она пришла.

– Я ей понадобился. Она пришла, а я…

– Ну перестань.

Джуд аккуратно ссадил жену с колен и встал во весь рост.

– Да, ты права, хватит истерик. Пойду на работу. – Он быстро поцеловал жену и сразу же вышел.

Фотина вздохнула и упала в кресло у компьютера. С Джудом иногда было трудно. Она обратила внимание, что в разговоре с ней он называл мать только по имени, значит, не может ее простить. Когда Грейс исчезла из его жизни, он, разумеется, переживал, потом рана затянулась – но, как видно, совсем не зажила.

Фотина и сама выросла почти без матери, правда, отец ее обожал, а в жизни Джуда все сложилось гораздо трагичнее. Мать Фотины была сильфидой, как и новоявленная сестра Джуда. Ей, ветреной душе, довольно скоро наскучила семейная жизнь, но она иногда объявлялась, каждый раз удивлялась, как выросла ее дочка, и улетала прочь, как бабочка на случайный огонек. И все же – у Фотины была мать, и она даже знала, как с ней связаться, хотя никому об этом не говорила и никогда к этому способу не прибегала.

Не пришла ли пора попробовать?

Впрочем, Фотине пока слишком мало известно о Мишель – если не сказать «ничего», поэтому она решила подождать.

Ян проснулся – или пришел в себя – в своей квартире, на своем диване. Открыв глаза, сразу заметил раскрытый футляр, из него выглядывала скрипка. Футляр кто-то заботливо поставил на журнальный столик неподалеку от дивана. Наверное, он сам. Репетировал, потом вырубился. Нет, тут что-то другое.

За окном было темно, но сзади, на кухне, над столом горел светильник. Забыл выключить?

Он сел и увидел на себе пижаму. Спустил босые ноги на пол, потер лицо руками и тут услышал сзади негромкие голоса. Боже, у него гости.

У обеденного стола стояли две девушки, платиновая блондинка и брюнетка. Они, кажется, спорили. Одна вроде бы нападала, другая обиженно огрызалась. Ян кашлянул, чтобы обозначить, что он их слышит. Ужасно неудобно, что он не помнит, как привел к себе домой девиц, да еще двух сразу.

– Проснулся! – сказала с удовлетворением блондинка. – Ну и отлично. Молодец.

«Только не говорите, что я пригласил обеих – да еще одновременно. Неудивительно, что они ругаются. Удивительно, что не на меня». Неужели он вчера напился и отключился? Господи, какой позор.

На блондинке был экстравагантный кейп, расшитый блестящими нитями. Типа парчи, что-то театральное. На брюнетке – воздушное бело-голубое платье из многослойного газа, и она была босиком, будто у себя дома.

– Нам пришлось сказать твоим преподавателям, что ты заболел, – сообщила боевая блондинка.

– Я пропустил учебу?

– Да. Один день, ничего страшного. Тебе же надо было выспаться, восстановить силы.

– Ах восстановить силы? – сипло повторил Ян. С каждой минутой он ненавидел себя все больше.

– Еще бы. Я же тебе говорила: подвеска рассчитана на час.

– Подвеска.

Она посмотрела на него внимательнее.

– Зачарованная подвеска.

Наверное, они делают совместный проект с театральным училищем. Может, это название спектакля – «Зачарованная подвеска». И представление должно идти час.

Невероятно: он ведь понимает каждое слово, однако ничего не проясняется. Что он пил? Или это девицы ему что-то подсыпали? Но тогда почему они еще тут, могли бы обчистить квартиру да и испариться.

– Не проснулся, что ли? – уточнила блондинка, глядя на него с тревогой.

Ян перевел взгляд на вторую девушку, которая упрямо хранила молчание, и в голове само собой всплыло ее имя.

– Эля, – сказал он вслух. – Добро пожаловать.

– Проснулся, – отозвалась мрачно Эля.

Он улыбнулся. Теперь надо разобраться с подвеской. Пошарив рукой на груди, он и правда обнаружил там необычный кулон – грецкий орех в тусклой проволоке. Ян снял кулон и протянул блондинке.

– Ваше?

Она взяла орех и спрятала в складках своего псевдосредневекового кейпа.

– Так значит, вы предполагали, что я отрублюсь и очнусь не раньше, чем через час?

Девушки переглянулись. Блондинка шагнула к Яну, и он невольно отстранился.

– Не бойся, – сказала она мягко.

Склонившись к нему, она положила руки ему на плечи, а потом медленно погладила по волосам. Это было приятно. Ян закрыл глаза.

Воспоминания вспыхивали в голове одно за другим, как салют: залп, а вслед за ним разворачивается в темном небе причудливая звезда. И Эля – ну наконец-то он увидел ее такой, какая она есть! И его странный сольный номер на дне реки. И эта пугающая шеренга клонов на дне. Бр-р, не хотел бы он столкнуться с таким снова. И подвеска в виде ореха, да. Заряжена на час.

– Так вы говорите, что подвеска была рассчитана на час, – повторил Ян. – Марина. Меня и выкинуло через час. И я уснул. Почему за окном темно?

Кромешница убрала руки.

– Начнем с простого: сейчас ночь, – подтвердила она. – Прошли сутки. Подвеска была рассчитана на час. Ты торчал там дольше. Клянусь, мне трудно сказать, на сколько дольше, время там и тут течет немного по-разному. Как тебе это удалось, я не знаю. Но спасибо, что ты вернулся не один, что вытащил Элю.

Эля фыркнула. Бабушка уничтожила ее взглядом.

– Я сейчас уйду, – продолжила она. – Оставлю вас. Эля сама тебя поблагодарит. Хватило ума вляпаться в такие неприятности, что пришлось звать на помощь человека! Как ты могла подумать, что ты, сильфида, сможешь жить среди русалок! В любой ипостаси! Это ж надо до такой степени потерять рассудок!

– Ба, ладно, иди, – закатила глаза Эля. – Сама видишь, у Яна и без тебя голова трещит.

– Да, угораздило.

– Уже не болит, – вклинился Ян. – Спасибо вам. У вас волшебные руки.

Кромешница хмыкнула.

– Как и все остальное, – сказала она язвительно. – Кое-кому не лишним было бы поучиться. Ладно. Все, мне пора.

Она неожиданно поцеловала Яна в макушку. Хлопнула дверь. Эля и Ян остались вдвоем.

Ян крякнул и встал, только сейчас вспомнив о манерах. Еще ему хотелось хоть раз посмотреть на Элю нормально, а для этого надо было взглянуть ей в глаза – синие, как горный василек.

– Ты красивая, – проговорил он шепотом.

Это было самое малое, что он мог сказать, чтобы не сорваться на серенаду. Эля оказалась точно такой, как его первое впечатление о ней, то неуловимое, со смешинкой, с кислинкой, со свежим ветром. Одно ее присутствие давало этой квартире – дому – городу право на существование, и нельзя было моргать, чтобы не пропустить ни один жест, ни один поворот головы. Воздух вокруг нее вспыхивал золотыми искрами и переливался непостижимой музыкой.