Владимир Орлов - О чём думают медведи. Роман

– Тертуллиан Всеволодович, вы давно пробовали японскую дыню? – как бы в шутку спросил я.

– Хотел меня ею угостить? Не советую!

Ученый ревизор с энергией шара для боулинга закатился в кабину лифта и, не обращая внимания на мое замешательство, уехал вниз один.

Я понял, почему у Агаты не получалось связаться с посредником: дважды обойдя сад с десятком голых плодовых деревьев, я и за несколько метров не сразу обнаружил его едва различимую фигуру – юношу на вид лет пятнадцати-шестнадцати, который сидел со скрещенными ногами, прислонившись к дереву, и держал в руках предмет, похожий на книгу. Голова была наклонена немного вперед и влево, в фигуре чувствовалась расслабленность юного путешественника по Зазеркалью, переживающего пик подростковой одухотворенности, которого обеспеченные родители рано подтолкнули к самостоятельной жизни, сохранив с ним прочные материальные узы. Он уже достиг стадии демонстративного слияния с природой, всех этих вялых объятий с деревьями, травой, садовыми гномами и абстракционистскими скульптурами.

Когда я приблизился, он оторвался от книги и сказал, слегка заикаясь:

– Говорят, смотреть на мир через магический кристалл вредно для глаз. Хотя обычно это всего лишь безобидный кусок стекла. Или просто сильно исцарапанная линза.

– Моя девушка пользуется таким шаром, – откликнулся я.

– А как ее зовут? – спросил он, и я увидел в его глазах почти взрослую снисходительность.

– Эльвира.

– Да?! – он сделал страшное лицо и прыснул. – Надо же дать такое имя своему ребенку!

Эту дерзость я пропустил мимо ушей.

– Наверное, давно сидишь здесь на холодной земле? – спросил я.

– Не очень, – честно ответил он. – Я провожу опыт с внутренней проекцией. Пытаюсь соединить точки на панораме у себя за спиной.

Я повернулся на каблуках, чтобы посмотреть, о какой панораме идет речь. Новая автомобильная развязка вплотную подступила к поселку, отчего соединение с природой стало здесь крайне болезненным.

– Не волнуйтесь, я сделал все, чтобы эта автострада и эта развязка на заднем плане оставались в фокусе, – заверил он. – Мне придется испортить пару внутренних зеркал, которые переносят сюда панораму осинника, неотличимую от прежнего вида.

– Ты еще школьник и не слишком понимаешь, во что ввязался. Я бы на месте твоей мамы не отпускал тебя одного, – сказал я.

– Я знаю, вы ищете пятна. Только вот интересно как? С помощью приборов этого нельзя сделать, нет никакого алгоритма. Вы ведь магией занимаетесь?

– Никакой магии, главное, чтобы ничего не мешало, – объяснил я.

– Ничего-ничего? А если у вас сердце остановится или дыхание прекратится? – участливо спросил подросток.

Я развел руками, и он искренне рассмеялся.

Я ведь и сам понятия не имел, во что ввязался. То есть говорить-то я говорил, что все это необратимо, что мир больше никогда не будет прежним и другую чушь. Но только теперь я понимал, что грядут странные времена. И я впервые начинал задумываться о спасении. Только теперь от этого понятия поднимались клубы серы, оно было с двойным и тройным дном и на деле предполагало не спасение, а нечто другое. Радуга с фрагментами пересобранной реальности продолжала меня преследовать и внезапно начала сжиматься вокруг меня, пока не заключила в многоцветный сияющий кокон.

Я сел рядом на холодную землю, прислонившись к дереву, облюбованному юношей, с другой стороны.

– Я просто раздумываю. А вдруг ничего такого нет. Только гул бетонных зданий и больше ничего. Для меня важно состояние сознания до и после. Эти смутные отблески реальности должны завораживать или вводить в состояние глубокого уныния, выбрасывая меня на самую высокую орбиту самонаблюдения, – взволнованно признался он.

Я прочистил горло, но так и не придумал, что сказать ему в ответ.

Еще около пяти минут мы просидели рядом, ничего не говоря, каждый на своей волне, в волглой одежде, способные только на то, чтобы растянуться на ледяной траве и уснуть, но потом, не сговариваясь, встали и начали спускаться к дороге.

На следующее утро я собрал всю свою группу в надежде, что на этот раз мне удастся со всеми попрощаться. Ничего подобного у меня не было ни с кем из бывших коллег. Хотя в тайне я еще надеялся на действие коллективной амнезии. Но первым на месте оказался Беляев, способный к запоминанию последовательности действий и организационных деталей в самом из запутанных сценариев. А если помнил Беляев – помнили все.

Я выбрал для встречи резервную явку – в одном из пригородных лесопарков, где я инструктировал своих внештатников, которые выполняли мои заказы по организации ситуативных происшествий. Там же я обычно приводил свои мысли в порядок. Я долго не мог найти место, где можно было сосредотачиваться, после рассеивающих мое сознание опытов по выворачиванию предметов. Я тестировал на фиксирующую пригодность крыши, берега водоемов и тропинки вдоль железнодорожных путей. Все это не работало, пока я не забрел в лесопарк между автотрассой и высоким забором, окружавшим внушительный участок с поместьем, которое обосновалось здесь со всеми возможными нарушениями закона. Этот штрих в ландшафте всегда приносил мне облегчение, как и все возможные формы самозахватов, незаконных проникновений и пиратских подключений к коммуникациям. Ведь очевидно же, что только нелегальные объекты были настоящими. Гуляя здесь, я сразу начинал насвистывать сложные многоголосые мелодии и немедленно погружался в размышления, которые давно ожидали своего часа.

В лабораторию я больше не мог попасть, все мои электронные средства доступа были заблокированы, сотрудники предупреждены о лишении меня всех полномочий. Я тут же скатился до уровня своих полукриминальных ассистентов.

Но ничто не переменилось в моей жизни, цель и миссия оставались прежними. Прежним было и то, что Олег принес мне кофе и пончик.

– Зная, в какую ситуацию вы попали, я предложил коллегам сделать зондирование прямо здесь, в лесу. Я приволок с собой ускоряющую установку. У вас ведь дефицит времени, – сказал он виновато.

Техник Анатолий и Серафим Баранкин уже несли установку из вездехода к чашеобразному бетонному возвышению посреди вытоптанной клумбы.

Назвать это установкой в привычном смысле было нельзя. Это напоминало флагшток без флага. Я знал только, что эта мачта позволяла быстрее двигаться любым механизмам и машинам. Я видел, в какой аттракцион она превращала работу противопожарного гексапода. Хотя, возможно, у этого ускорителя было совсем другое назначение, и мы столкнулись с неким побочным проявлением основной его функции, о которой не имели представления. Например, траволаторы в одном из опытов стали по-настоящему убийственным средством передвижения, требующим предельной собранности от пассажиров. Это воздействие сфокусированно переносилось на механизмы передачи, никак не меняя мощность двигателей, расход топлива и энергии, а самое важное, не сказываясь на стартовом количестве оборотов. Дополнительное усилие неизвестным образом возникало на последнем звене механической цепи.