Владимир Орлов - О чём думают медведи. Роман

– Валерий, я звоню вам по поводу нового человека в вашу команду, координаты которого я должна передать. Но регламент не позволяет просто сообщить его данные по коммуникатору. Я организовала вам встречу с посредником, он введет вас в курс дела.

– Боже мой, какие сложности! – с наигранным возмущением сказал я, прекрасно зная процедуру.

Она приблизилась к микрофону и произнесла вполголоса:

– Знаете, у нас теперь все меняется. Правила проведения миссий и принятия решений ужесточаются.

– С каких пор?

– Вот с тех самых. Теперь оперативные задания будут не только шаг за шагом подтверждаться начальством, налагаются ограничения на любые изменения базовых алгоритмов. Для нестандартного вмешательства нужна будет санкция от трех руководителей. Планируется распространить это на все пользовательские протоколы, на все службы.

– Хорошая новость! Нам больше не позволят нормально работать, – констатировал я.

– Да, вас это коснется в первую очередь.

Кажется, она набрала воздуха, чтобы продолжить:

– К сожалению, хотя эта встреча уже согласована и этот посредник готов встретиться, но мы пока еще не знаем, где состоится встреча. Мы даже не знаем, где он сейчас находится. Предполагаем, что в одной из его постоянных локаций. Например, в дачном домике, где он проводит большую часть времени в прохладный период года.

– Это немного странно, но шлите адрес, я его навещу.

– Понимаете… Его соседи сообщают нам, что он приезжает и уезжает днем, а ночует где-то в другом месте. На телефоне срабатывает автоответчик, и мне не удается с ним поговорить. Потом он звонит сам и все время придумывает какие-то отговорки, какие-то срочные дела. Кажется, у него все в порядке. И… у нас все под контролем. Похоже, что он работает по ночам, или с кем-то встречается, или с группой репетирует…

– Агата, мне какое дело до его внеслужебных занятий?

– Я не сказала, он еще довольно молодой человек…

– Хотите сказать, что это ребенок? – перебил я. – Я не удивлюсь.

– Нет-нет, он старшеклассник! У него все на таком уровне, все так продуманно, ни за что не скажешь, что он еще не закончил школу. Конечно, если не считать нормальных для его возраста проявлений характера.

– У него что-то с психикой?

– Разумеется, он в порядке, раз его взяли на стажировку, – отчеканила она. – Сообщите, когда будут первые результаты, – попросила Агата и тут же отключилась.

С годами я стал лиричней относиться не только к людям, но ко всем этим наслоениям человеческих практик, одна другой уморительней, ко всей этой путанице в иерархиях. События и люди с мусорным рейтингом предсказуемо задавали тон и возводили под собой пирамиды внимания. Конечно, все было построено на принципах мухлежа, дезинформации и подмены понятий. Мне не было до этого никакого дела. Хотя это было по-своему плодотворно. Я бы сохранил это как наследие цивилизации. Но в мои обязанности входило рано или поздно растоптать это райское соцветие.

Я помню, как на секунду очертания всех предметов исчезли и превратились в золотистую, словно пронизанную заходящим солнцем пелену, радужную по краям. При погружении в смыслоконструирование форм и вещей я был как беспокойный попугай в клетке, на которую накинули платок.

Пока я собирал что-то новое, время не двигалось, но, когда бренная карусель снова приходила в движение, я еще секунд десять мысленно выстраивал новый порядок событий. Именно так люди ощущали последствия удара о дверной косяк: отвратительная коррозия и растрескивание привычных вещей вокруг, которые в норме обещали безопасность и узнаваемость.

На пике моего барахтанья в потоке превращений мои коллеги благополучно отпустили себя на обед и к моему возвращению уже уселись за свободные столики в кафе, окруженном со всех сторон колоннадой из тубусов стеклянных лифтов и зигзагами эскалаторов под высоким сводом исследовательского комплекса, посматривая на меня заговорщицки.

Анатолий, не вставая со стула, со скрипом и грохотом выдвинулся ко мне навстречу, схватил за локоть и сообщил почти надменно:

– Вообразите, Беляев предлагает подвести к платформе трубу, чтобы войти внутрь свечения и «послушать», что там происходит, когда вагон появится в видимом спектре.

– А как в этой трубе будет распространяться звук? – удивился я.

– Ты прав, звук может усилиться и дать наладчику по ушам. А тебе-то чего волноваться – твоему слуху ничего не грозит. Меня больше беспокоят грунтовые воды, которые сюда обязательно просочатся, – заявил Беляев. – Труба собирает внешние мерцания. Большая удача, что мы можем ее в таком качестве использовать. Это просто удачное совпадение. Но она еще и воду высасывает из любого субстрата и материала. А ты там собрался легкий кабель к датчикам прокладывать? Надеюсь, ты понимаешь, что пойманное мерцание важнее, чем все эти данные?

– Подождите, подождите, – сказал я и приложил ладони к вискам.

– Может, перед мозголомкой съешь чего-нибудь сладенького? – участливо предложил Баранкин со странной интонацией неодобрения.

– Он сам, как карамелька, – вот-вот вызовет диабет, – еще недружелюбнее проговорил Беляев и хозяйским жестом показал мне на соседний стул. – Пока мы не выработаем план и не распишем представление, будем морозить задницы в институтском парке. По твоей вине.

– Я тоже хочу установить пару датчиков внутри, – решительно сказал Серафим.

– Я против, – возразил я и тут же поднялся со своего места, чтобы обратить внимание на свою позицию: – Что здесь вообще происходит? Вы решили выклянчить у меня согласие на внеплановые эксперименты? Я вам его не дам. Попытайтесь понять: при глубоком вторжении мы можем повредить естественное распределение мерцания. А вот со звуковой вибрацией можете попробовать. Труба выдержит десятки разрядов грома. Поорете, потопаете ногами, поставим динамики – поэкспериментируем с громкостью и частотой.

– Да ты сама доброта! У мерцания нет звуковой и какой-либо иной колебательной составляющей. Или ты хочешь, чтобы у него был аккомпанемент? – иронично заметил Баранкин.

– Да, развлечем сияние и заодно поймем, какие сигналы оно охотнее поглощает, – в тон ответил я.

– Если это совместное исследование, то и у меня есть такое же право ставить в трубе эксперименты. Если нет – я хватаю рюкзак и еду в аэропорт. Я сегодня еще успею на последний рейс до Тюмени, – вставил Анатолий.

– Разумеется, ты этим правом воспользуешься, – обнадежил его Беляев. – Хотя все эти эффекты нам преподнес Валерий Павлович, и он в прямом смысле хозяин положения.

– Ладно, труба ваша, но и мои графики останутся при мне. Только потом не пожалейте! – обострил разговор техник.