Владимир Орлов - О чём думают медведи. Роман

Теперь эту мачту на всякий случай ставили везде, где требовалась более высокая производительность, даже если речь шла о расчетах, формулировании прогнозов и интуитивных прозрениях.

– Кстати, интересные новости. В Индонезии случился массовый психоз. Население озадачено видением измененного уреза воды. Данные инструментальных наблюдений и общественные источники информации были сразу закрыты. Однако наблюдения с орбиты не подтвердили этих изменений, – объявил Анатолий.

– А каков новый угол уровня жидкостей? – поинтересовался Олег.

– Зеркало воды теперь наклонено почти на тридцать градусов. – Анатолий продемонстрировал угол ладонями и для убедительности сомкнул и разомкнул их несколько раз, как пасть крокодила.

Технолог, всего месяц назад поменявший Центральный Китай на Тюмень, а ее за неделю до этого дня на Селижарово, поработавший в двух десятках лабораторий в южной части Восточного полушария, пожал плечами:

– Так теперь выглядит новое гравитационное поле, его словно разрывает. Проблема в том, что у этого наклона нет определенного направления, каждый объем жидкости наклонился в свою сторону. Если сосуды сообщались, то и наклон у них общий. Так произошло с морями, океанами и впадающими реками по всему региону. Не сообщались несколько миллионов искусственных водоемов, сухопутных океанариумов, аквапарков и все, что было разлито в бутылки, канистры и цистерны.

– А что ты скажешь о мореплавании, умник? – заспорил Баранкин. – Морская гладь, как и раньше, обтекает землю – никаких подтоплений и чудовищных по величине волн не возникло, но все объемы опрокидываются на двадцать девять и семь десятых градуса – так, что ли? Все суда, весь флот скатились бы к чертям в океанический желоб.

– Морское сообщение не прекратилось, – хладнокровно возразил Анатолий.

– Объясни, по каким признакам ты это установил? И почему тебя это должно волновать? Ты судовладелец или у тебя акции какого-нибудь пароходства? – не унимался мой друг.

– Чем я владею – это мое дело. Но мне не понравилось, как эта перемена была воспринята, – начал объяснять технолог. – Как нормальный, не нарушающий течения пустяковый сбой. Это мы знали про поезда, про пятна, мы подготовлены к чему-то странному. А они взяли и приняли это как новый физический закон. Осталось внести поправки в школьный курс физики, и все будет, как раньше.

– Ладно, признайся, что ты боишься, что все этим и закончится. Мы ждали каких-то невероятных явлений, полной трансформации реальности и получили всего лишь наклоненную воду, по-видимому, коллективную галлюцинацию, – пробасил Беляев.

– Надеюсь, ты прав, – сказал Баранкин. – И мы посидим здесь еще пару дней у мониторов и разойдемся по домам. Вернемся к тому, от чего пытались убежать.

– Согласись, так будет лучше для нас и для всех, кто уже начал поддаваться панике, – подвел итог Анатолий. – Можно через годик устроить памятный вечер. Соберемся, выпьем пивка. У станции Колошино была подходящая забегаловка, как раз под стать нашим достижениям.

– Ага, решил я туда как-то зайти, смотрю, в кафе никого нет, а чашки дымятся и пирожные надкусаны. Думаю, ай-ай-ай, кого же вы тут кормите? – сказал Олег.

– Не помню, чтобы я туда заглядывал хотя бы разок, даже вывеску не видел, – удивленно сообщил Беляев.

– Это как раз объяснимо, – задумчиво проговорил Серафим Баранкин. – Мы излазили эту платформу вдоль и поперек с магнитометрами и ни разу не додумались проверить кафе. Я сто раз проходил мимо и заглядывал в окна. Заглядывал мельком, конечно, неловко разглядывать людей, когда они едят. И знаете, теперь мне кажется, что обстановка внутри кафе как-то не слишком менялась. Посетители как будто бы были одни и те же. Одни и те же шесть-восемь человек с повторяющимися гримасами и жестами.

– Стойте-стойте, какое еще кафе, какие застывшие посетители? Давайте сначала решим мои проблемы, – энергично возразил я.

– Думаешь, нам стоит прямо сейчас туда поехать? – обратился Анатолий к Серафиму, словно не слыша меня.

– И приборы нам даже не понадобятся, – отхлопывая быстрый ритм ладонями, воскликнул Баранкин. – Мы сразу увидим то, что искали, или не увидим, но найдем следы. Червоточина все время была у нас под носом.

– Валера, кстати, ты должен кое-что знать, – особенным голосом проговорил Беляев. – Все меняется слишком быстро. Пока мы сюда добирались, институт дважды объявлял режим угрозы потери данных. Скажу больше: как только ты покинул контору, все, над чем мы работали целый год, автоматически переименовали и переместили в архив. Почти все наблюдения, которые ты предоставил, куда-то исчезли. Я тебе клянусь, открываю сегодня утром блок с ситуативными сообщениями и вижу, как сообщения начинают от меня разбегаться по оглавлению. Думаю, буду перелистывать список по одному разделу в минуту, но оплошал, все коды в докладе стали нечитаемыми. Тогда я начал быстро листать и читать тающие прямо у меня в руках страницы. Я видел, как много важного там было изложено…

– Может, ты сошел с ума? – неприязненно поинтересовался я.

– Да, скорей всего, – ответил Беляев. – Но нам всем так надоело каждый день подниматься ни свет ни заря, забираться на этот чертов перрон и наблюдать передвижную ресторацию в разгар ужина. Сегодня какое уже число на календаре? А за городом эта вечная ненаступающая зима.

– Не ожидал, что ты окажешься таким безвольным, – сказал я, покачав головой.

– Нигде и никогда уже не будет зимы. Это обычная для зимне-летней волны погодная аномалия. А весна будет просачиваться каждый день минут на десять-пятнадцать перед восходом солнца, – с неуместным пафосом заметил Анатолий.

– Между спецлабораториями в Селижарово и Стреглово как курсировали пломбированные контейнеры с неизвестным содержимым, так и курсируют, – заметил Олег отстраненно.

– Ты думаешь, в них действительно что-то перевозят? Чтобы не было паники, власти продолжают перекрывать воздушное пространство и имитировать перевозку ценных грузов «Сообщества физики взаимодействий», – категорично бросил Баранкин.

– Я сегодня утром собственными глазами видел десять левитирующих емкостей для опасных лабораторных отходов, которые пронеслись со спецсигналами в сторону Большого тоннеля, – упрямо проговорил Олег. – Я их даже вслух посчитал, но никого на улице эта кавалькада не удивила. Ноль внимания, как будто я наблюдал ее один. Я подумал, с какой-то еще дрянью, да еще в изрядном объеме, не постеснялись пустить длинный и шумный кортеж. Но потом понял, что они отправились в путь сами по себе. Они уже месяц катаются туда-сюда пустыми и их никто не обслуживает.

– В твоей жизни постепенно начинает просачиваться настоящее знание, но ты пока не в состоянии его осознать, – сказал Серафим и обвел всех торжествующим взглядом.