Ева Морозова - Я никогда не умру

– Так будет лучше сейчас.

Аня резко вскакивает, глаза её загораются гневом.

– Да что вы закудахтали: «Так будет лучше, так будет лучше»? Кому? Кому будет лучше, Макс? Ты хотя бы не ври мне.

– Тшш, Ань. Отец спит.

– Плевать! – она складывает руки на груди и смотрит на меня как на врага народа. И она в каком-то смысле права. Аня чувствует, что сейчас я не на её стороне. Она просто ещё не понимает, что это для её же блага. Сейчас Ане восемнадцать, но она порой ведёт себя совсем как ребёнок.

– Хорошо, сядь, – я беру себя в руки. Аня садится, но её поза и выражение лица остаются враждебными.

– Ну? – левая бровь её поднимается, а губы вытягиваются уточкой. Это выглядит угрожающе и забавно одновременно.

– Послушай. Я устал видеть, как мама страдает…

– Пф-ф, тоже мне новость, – перебивает Аня, но я терпеливо продолжаю и говорю чистую правду.

– Она не столько мучается от своей болезни, сколько от того, что происходит с нами.

– Что ты имеешь в виду? – выражение её лица меняется от гнева до лёгкого замешательства.

– Она видит, что нам тоже тяжело и очень сильно беспокоится за нас. Это не помогает ей справиться с болезнью, это усугубляет её состояние. Ты же понимаешь это?

Аня молча медленно кивает, и я продолжаю.

– Мы все устали и не можем никак её утешить сейчас. Разумно будет взять небольшую передышку, чтобы все могли успокоиться и прийти в себя. Ты же помнишь, как маме стало плохо, когда ты расплакалась в последнее наше посещение?

Я вижу, как выражение её лица с каждой секундой становится всё мрачнее и мрачнее, и быстро поправляю себя:

– Ты не виновата в этом. Просто пойми. Маме тоже больно видеть, как мы страдаем. Нам нужно собраться, нам нужно быть сильными, чтобы дать сил ей. Понимаешь?

– Угу, – медленно протягивает Аня. Я, конечно, немного лукавлю, но мои слова производят в ней действие. Это хорошо. Она, может быть, уже слышала это, но не до конца осознавала.

– Да и потом, Ань, – я делаю вдох, собираясь начать опасную тему. – Ты же не думаешь, что мама не замечает, как ты моришь себя голодом?

Вместо привычной вспышки гнева сестра опускает взгляд, ссутуливается, ёрзая на стуле, и вяло отбивается:

– Вовсе это не так. Просто аппетита нет.

– Ты все равно должна есть. Ради мамы, – отрезаю я. Сестра пытается протестовать:

– Не так уж сильно я похудела…

– Ань, – резко обрываю я, – кого ты обманываешь? Мы не слепые.

– Я просто…

– С какой бы целью ты это ни делала, я надеюсь, ты понимаешь, что в первую очередь вредишь маме.

Я знаю, она понимает. И вижу, что ей совсем не нравится, что я говорю, потому что это правда. Аня, должно быть, надеялась, что я ничего не замечаю. Но я вижу её насквозь. Отпивая остывший кофе, завершаю:

– Не одной тебе плохо.

Сразу понимаю, что это ошибка. Аня вскакивает, бросает на меня злобный взгляд и чётко, с расстановкой произносит:

– Да пошёл ты!

В следующее мгновение я вижу, как она бежит к двери на чердак и мгновенно скрывается за ней. Слышится резкий хлопок дверью. Если отец проснулся, то больше уснуть не сможет.

Удивлён ли я? Ничуть. В последнее время Аня часто реагирует непредсказуемо, но я понимаю, что должен извиниться, хотя сказал правду. Да, не одной ей плохо. Это правда. Не надо думать, что мы с отцом бесчувственные, только потому, что не объявили голодовку.

Размышляя об этом, тут же спохватываюсь, понимая, что действительно обидел сестру. Нельзя забывать: она мамина любимица. И она всегда была чрезвычайно привязана к маме. Может быть, ей и правда тяжелее, чем нам всем.

Да. Надо извиниться.

Солнце уже высоко поднялось над линией горизонта. Воздух, вползающий через форточку, свеж и прохладен. Птичьи голоса переплетаются в приятную утреннюю неразбериху. Я встаю и споласкиваю чашку, поглядывая на недопитый Аней кофе.

Аня

Почти весь этот день я провожу в своей комнате. На улице слишком жарко, чтобы я могла выдержать там хотя бы один час. Даже в тени я чувствую себя плохо.

Отец с Максом делают что-то по хозяйству, но мне, честно говоря, совершенно неинтересно, чем они заняты. После утренней отповеди брата мне вообще не хочется никого видеть.

Макс периодически пытается зайти ко мне и поговорить о чём-то, но я ему не открываю. Даю знать о том, что я не вышла в окно лаконичным: «Отстань!»

Вечером, пока меня никто не видит, выбираюсь на улицу. Останавливаюсь снова на подмостках плотины.

Сижу, глядя на воду, где-то минут десять, прежде чем начинаю отчётливо чувствовать на своей спине чей-то любопытный взгляд. Хочу обернуться, но не делаю этого. Ещё через минуту слышу шаги: кто-то приближается ко мне.

В следующее мгновение этот кто-то садится рядом со мной и задорным голосом говорит:

– Привет! Что-то не видел тебя здесь раньше. Меня Сашей зовут, – и протягивает мне руку. Я машинально жму её, пытаясь прикинуть, что ему от меня нужно. Этот его весёленький тон жутко раздражает. Только потому, что не совпадает с моим настроением.

Ещё несколько секунд я внимательно рассматриваю его: волосы у него тёмные, почти как у меня или у Макса, но глаза очень светлые – голубые, лицо у него приятное, ровное, а не угловатое; аккуратный нос и самый что ни есть, на мой взгляд, подходящий рот. Мне никогда не нравились парни с улыбкой до ушей. В целом, выглядит он приятно.

Сейчас я вижу, что он чуть хмурится, смотря на меня. Очевидно, он в замешательстве и чувствует себя неловко. Я тут же одёргиваю себя, отвожу свой пристальный взгляд-прожектор в сторону и отвечаю:

– Аня. Я здесь недавно совсем… – я сама удивляюсь, каким убитым тоном я это говорю. Я не хочу этого. Правда. Просто не могу взять себя в руки. Перевожу взгляд снова на собеседника. Он выглядит озадаченным.

– У тебя что-то случилось? – спрашивает он.

– Пока нет.

– Хм, – протягивает парень, и мы некоторое время молчим. – Слушай, ты можешь рассказать мне.

– С чего бы мне вдруг доверяться незнакомцу? – резко парирую я без всякого юмора. Он едва заметно пожимает плечами, очевидно, чувствуя себя не в своей тарелке.

– Не знаю, честно говоря, – потом немного думает и снова говорит. – Мне всегда казалось, что незаинтересованному лицу проще поведать свои проблемы и переживания. Да и потом, может быть, я смогу тебе чем-то помочь?

В жизни не слышала более нелепого разговора. Интересно, как это смотрится со стороны?

– Вряд ли ты мне поможешь, – тем же убитым тоном отвечаю я. – Мне теперь уже никто и ничто не поможет.

Я отворачиваюсь. Минуту мы молчим. Каждый думает о чём-то своём, глядя на мелкую рябь воды и качающуюся вдалеке лодку. Меня посещает мысль о том, чтобы действительно рассказать всё ему. Всё. Даже то, чего я не рассказываю ни отцу, ни Максу. Мне хочется выговориться, разрыдаться, покричать. Хотя это ужасно глупо – плакаться в рубашку незнакомому парню. Я уже было открываю рот, как вдруг он опережает меня: