Борис Алексеев - Иконописец. Премия им. Ф. М. Достоевского

«Ах, Веня, Веня, куда тебя, дурака, всё время несло? Почему, не дорисовав картинку, не доиграв мелодию, не дописав формулу, ты срывался с места и бежал прочь? Искал высший смысл и всё такое? Нет, дружок, высший смысл был и в художестве, и в музыке, и в математике! Ты чувствовал это, твоё сердце трижды влюблялось в будущее, но твой вертлявый ум трижды уводил тебя в сторону. Представь, три раза ты предал самого себя!..»

Напротив дивана возвышалось большое напольное зеркало. Оно в точности отражало движения Венедикта и даже ход его мыслей. По перемещению бровей, то взлетающих вверх, как крылья потревоженной птицы, то устремляющихся вниз и «вгрызающихся» в переносицу, подобно двум прожорливым гусеницам, можно было наблюдать за внутренней мыслительной борьбой, происходившей в растерянном и переставшем понимать самого себя человеке.

И всё же, несмотря на визуальное сходство, отражение в зеркале являло вид человека собранного и целеустремлённого – настоящее Alter ego. Это удивило Венедикта.

– Ну что, приятель, хана чистописанию? – съязвил он, глядя в глаза «собеседнику».

– Отчего же хана? – …ответил тот. – Хана, батенька – это только начало. Прими житейский раздрай как второй в твоей жизни период размытых смыслов. Так сказать, насильственный обморок ума перед будущим марш-броском.

Альтер эго поёжилось, повело плечами и смолкло. Но вот оно встрепенулось и заговорило, торопясь и сглатывая слова:

– Первый-то, видать, ничему тебя не научил, а жаль! Придётся повторить: идти от противного всегда неприятно, но тут уж ничего не поделаешь. Для избавления от дурака все средства хороши, и лучшее из них – полное заблуждение!

Эго ехидно улыбнулось, но, припомнив систему Станиславского, изобразило плаксивое выражение лица в точности, как у «первообраза».

– Скажи, что мне делать? – Венедикт стал выжидательно перебирать струны. – Может, сойти с ума и посвятить остаток лет натуральной биологии?

– Остаток лет, говоришь? Э, нет, батенька! Нам велено трудиться! – рассмеялось Альтер эго. – Карма у нас такая. Иначе говоря, Господняя обязанность перед человечеством, понимаешь?

– А может, это всё фантазии, и нет ничего такого! А наши сакральные мысли – обыкновенное житейское баловство, проверенный способ поддержать в груди «священный» огонь гордыни…

На этот раз Альтер эго не спешило с ответом и замерло в задумчивости. Игривая улыбка спорхнула с его лица и растаяла в зазеркалье.

– В отличие от тебя, – наконец заговорило умное отражение, – я верю в Бога и в устройство бытия по вертикальному принципу. Ничто не происходит просто так. Всё вытекает из предыдущего и является основой для последующего.

– Из твоих слов выходит, что Дарвин прав? И библейское сотворение человека – красивая сказка для малограмотных? – перебил Венедикт.

– Хорош иконописец!.. – улыбнулось эго. – Быть может, Дарвин и прав. Но его правота никак не объясняет появления разумного начала. Разумное начало в человеке не конструируется из биологических процедур. И об этом тебе хорошо известно.

– Это ещё почему? – Венедикту вдруг захотелось подцепить Альтер эго.

Он отложил гитару и пересел поближе к зеркалу на табурет.

– Основной закон философии учит нас не удивляться непредсказуемым событиям. Гусеница сворачивается кокон, из которого через некоторое время вылетает… бабочка! Это невероятно. Быть может, и с интеллектом происходит то же самое? Он рождается чудесным образом из накопившегося количества некоего бессознательного вещества. И нам ничего другого не остаётся, как придумать бога, чтобы хоть как-то объяснить самим себе волшебное преображение плоти в мыслящее начало?

– Хороший вопрос, – Альтер эго не уловило в словах Венедикта скрытый розыгрыш и, оглядев отражённое в зеркале пространство, ответило: – Выходит, мы с тобой смотрим в одну и ту же сторону, но с противоположных точек зрения.

– Это как? – Венедикт заметно повеселел.

– А так. Мы стоим рядом. Тебе ещё предстоит подъём на вершину, а я только что с неё спустился. Мы оба смотрим вверх, но с противоположных относительно вершины точек зрения. У тебя вершина ещё впереди, а у меня – за спиной, сзади! Это понятно?

Венедикт собрался было ответить, но в это время раздался звонок в дверь.

– Иду-иду! – именованный иконописец поднялся с табурета и вышел в прихожую. Альтер эго «вышло» вслед за ним, но в противоположную сторону.

Немного истории. По окончании знаменитой математической школы №2 юный Венедикт поступил в престижный Инженерно-Физический институт. Беспечно жонглируя полученными сверхзнаниями, он, в отличие от подавляющего большинства абитуриентов, экзамены сдал шутя. Однако не обошлось без курьёзов. К примеру, на профильной физике ему был задан вопрос: «Назовите физические параметры среды, при которых происходит молекулярная конденсация влаги. Короче говоря, когда выпадает роса?» На что Венедикт, рискуя получить пару, улыбнулся и простодушно ответил: «Утречком!»

Экзаменатор замер, сдвинул брови домиком с проломленной крышей и внимательно посмотрел на юного наглеца. Чутьё педагога различило в наивной улыбке бесстрашного абитуриента многие испытания будущих лет. Физик потупился в бумаги и, не поднимая головы, задал вопрос вне школьной программы. Венедикт ответил. Экзаменатор в свою очередь улыбнулся, поставил в ведомость «отлично» и отпустил его со словами: «Молодой человек, будете гулять по росе, не простудите голову!»

Учёба в институте не принесла Венедикту внутреннего удовлетворения. Проявив полный пофигизм к свободному систематическому обучению, он опаздывал на лекции, а часто и вовсе прогуливал занятия. По вечерам вместо подготовки к очередному коллоквиуму бесцельно шатался по Москве или, купив за гроши билет на галёрку, высиживал какой-нибудь концерт, размышляя о чём-то своём, далёком от темы представления.

Беспечно распоряжаясь огромной личной свободой, внезапно свалившейся ему на плечи, и не зная, что за каждый сделанный в жизни шаг придётся отвечать перед собственной судьбой, Венедикт зажил полушутя. Про такого в народе говорят: «Паял-лудил и ум нудил о том и этом понемногу».

Нет, он не сорвался с катушек, не провозгласил приоритет личного права над окружающей действительностью. Подвела Веню самая обыкновенная романтика, щедрая на безответственные обещания земного блага – приблизилась пора его биологического цветения, пора первой романтической любви!..

К концу второго курса Венедикт запустил учёбу совершенно. И не столько учёбу, сколько самого себя.

Были к тому и веские причины. Счастье, которое юноша ощутил как реально приближающееся событие, по непонятной причине вдруг, едва вспыхнув, неловко развернулось и прошло стороной. Несостоявшуюся любовь он пережил как тягостное удушливое страдание. Восторженному идеалисту, неискушённому в житейских неблагодарностях, подобное предательство со стороны собственной судьбы казалось надуманным и неприемлемым. «Зачем нужна такая жизнь, – он мучительно повторял про себя, – если прибавление нового дня не продолжает, но разрушает нажитое накануне?»