Валерий Коновалов - Прѣльсть. Back to the USSR

– И ненормативная лексика также не возбраняется? – уточнил на всякий случай Чкалов.

– Ап-салютно!

С приходом гласности казалось, что теперь дозволено всё – открывай форточку и матерись от души. Нет, наверное, какой-то закон, ограничивающий реализацию подобных желаний, существовал, но граждан это не слишком волновало, поэтому впоследствии они умудрялись уже и в храмах плясать, и яйца приколачивать к кремлевской мостовой. Всё списывалось на «самовыражение» и крайне редко влекло за собой юридические последствия. «Двушечка», выписанная «музыкальным бл. дям», скорее была исключением, нежели правилом. Забегая вперёд, скажем, что Чкалов с волнением ждал выхода своей книги и надеялся, что жизнь его как-то изменится, но ничего подобного не произошло. Чувство эйфории, подкрепляемое отзывами знакомых, продолжалось недолго. Надо было как-то продвигать творческий продукт, но ни опыта, ни возможностей в этой сфере у него не было, к тому же он опять стал сомневаться в художественных достоинствах своих текстов. Ныне почти весь тираж хранится у него на чердаке дачи вместе с тиражом второго издания 2009г., расширенного. В варианте 2009г. в книгу вошел рассказ «Дом скорби», собственно из-за которого она и была издана. Ради правды о времени. Не всей, конечно, правды, но хотя бы части её. Хотел ли он отомстить государству за несправедливость, с которой столкнулся? Вряд ли: того государства уже не было, да и на многое у него изменились взгляды под влиянием того, что произошло со страной. Тем не менее он исполнил долг перед собой – написал. О том, что было, люди должны знать из первоисточника, а не в пересказе заинтересованных лиц. Он постарался написать об этом без вранья, не принимая ту или иную сторону, ведь любая позиция в конечном счете искажает правду, а это нечестно. Надо стараться приглушать свои обиды и, насколько это возможно, писать беспристрастно, лишь в этом случае у будущих поколений будет шанс увидеть если не объективную, то хотя бы не карикатурную картину жизни в СССР 70-х годов, а это под силу лишь тому, чья память не отягощена «убеждениями». Кстати, ещё о сборнике «ШЛ». Он каким-то образом попал в руки представителей «компетентных органов». Кто «сдал» их и чем руководствовался этот человек – сказать трудно. История тёмная, как ни крути. Главное, что обошлось без последствий.

Решение поехать в Таллин было принято спонтанно, когда друзья сидели у Вовы Линского и выпивали, по очереди сочиняя письмо товарищу, служившему тогда в армии. Главная приятность задуманной поездки состояла в том, что составить им компанию согласились и девчонки, Оля и Лариса. Прибалтийские республики тогда считались «кусочком Запада», и им было интересно побывать там. Для того времени компания имела необычный вид: длинноволосые юноши и девушки (со спины не различишь) в джинах, беспечные и свободные. Чкалов был бос: его замшевые песочного цвета ботинки висели у него через плечо. Он сидел на булыжной мостовой Ратушной площади, а девчонки фотографировали его. Прохожие реагировали спокойно: понятное дело – хиппари. Ночевали в общежитии какого-то института или училища на окраине города. Просто подошли к окнам и попросились на ночлег. Студенты, жившие на первом этаже, не отказали: предложили проникнуть в комнату через окно, чтобы избежать встречи с комендантом. Чкалов подсадил Ольгу, которую тут же приняли хозяева, потом залез сам. Кажется, это была мореходка, потому как общежитие было мужское. В ту ночь случилось нечто новое для него. Какое-то время спустя после того как они легли и погасили свет, девушка начала странно вздрагивать – мелко, с интервалами. Чкалов было принял это за приглашение к физической близости и даже обнял её, но, почувствовав неладное, затаился в ожидании. Дрожь прошла, и Ольга стала напряженно и тяжело дышать. Звуки эти слишком напоминали те, которые издают люди, занимающиеся любовью. Хотя Чкалов был человеком непосредственным и отчасти даже кичащимся своим свободным отношением к «вопросу», ему было неудобно перед хозяевами. Такое поведение было бы, как он считал, проявлением неуважения к ним. Поэтому он даже свет зажёг, чтобы все убедились: дело здесь в чём-то другом. Ольга между тем продолжала напряженно дышать, будто что-то мешало её дыханию, потом неожиданно захрипела и изо рта у неё пошла пена. Глаза смотрели на Чкалова, но она не видела его.

– Эпилепсия, – спокойно сказал один из парней. – Надо ей зубы разжать.

Чкалов ничего не делал – лишь смотрел, как тот пытается ложкой разжать девушке зубы. Это ему удалось. Через какое-то время она успокоилась и глаза её закрылись. Несмотря на то что Чкалов читал «Идиота», вживую припадок эпилепсии видел впервые. Его успокоили: от этого не умирают – к утру оклемается. Действительно, утром Ольга встала как ни в чем не бывало. Чкалов ждал, что с её стороны будут вопросы, искал на её лице признаки стеснения, но она вела себя обычно и, кажется, даже не подозревала о произошедшем с нею ночью.

На следующий день ребята поехали в часть, в которой служил их товарищ. Нашли без особого труда, руководствуясь лишь адресом. Прошли на территорию беспрепятственно, ходили, спрашивая у встречавшихся солдат, где находится библиотека. Никто не обращал на них внимание, во всём чувствовалась своя, особая жизнь: служивых больше интересовал срок, оставшийся до дембеля, а не городские чудаки. Товарищ их наконец появился. Был смущен и зажат. Слишком положение их было неравным: он был связан правилами службы – можно ли в такой ситуации в полной мере насладиться встречей? Лучше уж не расслабляться. К тому же, появление на территории части постороннего элемента могло навредить ему, стань это известным начальству.

Домой уезжали на следующий день. Поместили свои вещи в шкафчики хранения на вокзале и оставшееся время гуляли по городу, фотографировались. Чувство необычного уже прошло, потому что ничто, кроме архитектуры, не свидетельствовало, что они находятся на «Западе». Обыкновенные люди, говорят по-русски, сами ребята выглядели здесь более экзотично. Не пришлось столкнуться и с враждебностью со стороны местных – стереотипом, бытовавшим тогда в народе. Это было даже обидно, потому что убивало экзотику.

Билеты, как всегда, взяли до ближайшей остановки. Оказавшись в вагоне, залезли на верхние, предназначенные для багажа полки и, несмотря на узость, разместились там парами. Молодым проводницам, видимо студенткам, подрабатывающим в каникулы, достаточно было увидеть лохматую голову Чкалова, свесившуюся с потолка, и женские ноги, одетые в джинсы, чтобы определить статус пассажиров. Они заулыбались и даже не стали спрашивать билеты. Ребята приписали это своему хипповому виду. Наконец-то они столкнулись с «кусочком запада»: их признали за своих – разделяющих, так сказать, «ценности». С большой благодарностью вспоминал потом Чкалов этих девушек-эстонок, когда проводницы поезда Москва-Киев, выяснив, что у друзей нет денег, без сожаления выставили «зайцев» в тамбур.