Максим Лист - Слайд-шоу

– Третий – это Сережка. Его убили в десятом классе, – буднично ответила Саша.

– За что?!

– Никто не знает. Пропал, через три дня в озере нашли с пробитой головой. Сказали, что с моста упал и о камень ударился – никого не искали.

Я его плохо помню. Мы почти не общались, у нас тогда «тайный» клуб был в расцвете, а потом Сережки не стало.

Жалко, незаметно как-то ушел. Мальчишки к нему на могилу часто ходили, а девчонки – нет.

– Не школа, а Содом какой-то… – задумчиво выдохнул Рома. – И все равно учителя не должны быть такими. Они, наоборот, должны защищать!

– Ага, и пятерку тоже тогда надо было «наоборот» получать? – грустно усмехнулась Саша. – Сам же говоришь, что я как бы сама согласилась. А других вариантов я бы даже сейчас не придумала, как эту оценку получить. Ну не могу я по канату лазить и бегать не люблю!

– Ты что, его еще оправдываешь?! – удивился Рома.

– Нет, конечно! Но школьники и сами постоянно провоцируют. Флиртуют неумело, оттого и вульгарно. Ну, и конечно, хотят казаться взрослыми!

– Ты хочешь сказать теперь, что они сами во всем виноваты?!

– Я не ищу виновных, и хватит этих сентенций! – резко оборвала Саша, видимо устав от поучительного тона. – Не мое это дело! Но если что-то случается, то это редко насилие, настоящих отморозков немного…

– У нас в классе тоже девочки молодому учителю по биологии глазки строили и записки даже писали, но дальше этого ничего не было! – уже, словно стесняясь своей уверенности, ответил Рома.

– А ты откуда знаешь, что не было? Или ты считаешь, что он должен был всем докладывать?

– Не должен… – растерялся Рома, – но кто-нибудь из девчонок все равно бы проболтался, если бы что-то было…

– Дети умеют хранить тайны, вопреки расхожему мнению, – многозначительно возразила Саша, – заметь, из двенадцати девчонок никто ни одному взрослому ничего не сказал о нашем тайном клубе, хотя были девочки, которым этот клуб совсем не нравился. – Помолчала и сухо поинтересовалась: – И долго он у вас проработал?

– Кто? Учитель? Два года… почти.

– Ну, про таких я уже тоже говорила, – отмахнулась Саша, – может, и правда ничего не было, если сбежал от вас, – но, поразмыслив, все-таки добавила: – Хотя мог сбежать и «после», когда все осознал… Знаешь, почему учитель и школьница не могут быть вместе?

– И почему же? – не чувствуя подвоха, спросил Рома.

– Потому что он мечтает трахнуть ученицу на ее парте, в наказание за двойку. А она хочет, чтобы он трахнул ее на учительском столе, в награду за пятерку.

– И что из этого следует? – растерянно спросил Рома, не оценив шутку.

– А то, что одно и то же может быть и наградой, и наказанием. А причины и непреодолимые преграды мы придумываем сами, – разочарованно ответила Саша.

– Но большинство учителей вообще не пользуются популярностью у школьников.

– И что ты хочешь сказать?

– Если ты утверждаешь, что педагоги ради похоти работают, а ученики с ними секса не желают, как быть этим учителям? Значит, у них другие мотивы? Значит, все-таки бескорыстная любовь?

– Иногда, но не обязательно, скорее срабатывает теория подчинения…

– Что за теория?

– А вот это и есть то самое унылое большинство. Согласно экспериментам, человек способен быть и садистом, и жертвой – в зависимости от ситуации. Вопрос лишь в том, какую роль необходимо сыграть. У доминантов мораль и эмпатия уступают место чувству долга и наслаждению властью. А если еще на это выдают законное разрешение «влиять на подчиненного» и вручат индульгенцию в виде высокой и чистой цели, то круг причинно-следственной связи замыкается: «он плохой – я хороший; я причиняю ему страдания, чтобы он перестал быть плохим и стал хорошим, как я. Я творю зло во имя добра! Я делаю благородное дело».

– И в эксперименте разрешали издеваться над детьми? – усомнился Рома.

– Нет, участвовали взрослые, им создали тюремные условия. Случайным образом одних сделали надзирателями, а других – заключенными.

– Ты сравнила: тюрьма и школа!

– А ты подумай сам, такая ли уж большая разница? И там и там те же люди, у одних власть и установка – «воспитать», а другие обязаны исправляться и становиться лучше. Остальные правила игры придумывают сами участники, по ходу действия. Кстати, эксперимент тогда прервали, по сути, случайные люди, увидевшие происходящее.

– Откуда ты про все это знаешь?

– На социолога учусь…

– Тебя послушать, так все кругом только и думают, как унизить, заставить и совратить! – с нескрываемой досадой подытожил Рома.

– А ты сам, порнограф-моралист, вчера что в этой квартире устроил?! – не сдержалась Саша.

– Вообще-то, когда я в комнату вошел, вы уже и без меня «все устроили»…

– Верно, но разве не таких фотографий ты хотел от нас? А вот штаны скидывать тебя никто не просил! Мы с Кристиной и вдвоем прекрасно справились бы.

– Тогда закрываться надо было.

– Да, дверь мы не закрыли, потому что ждали от тебя продолжения съемки. Или ты уже совсем забыл, зачем мы вчера собирались?

И обрати внимание, никто и не рвался к нам до тебя – только ты! Да и после все по «разику» свое получили и успокоились, но вот тебя рвало на части, от одного к другой! А если вспомнить, как ты притащил Кристинку ко мне, то и вовсе получается все, как ты сказал: «и унизить, и заставить, и совратить». Все тебе мало было! Катался по всей квартире как сыр в масле, – Саша говорила жестко и с презрением, словно метала дротики точно в цель.

– Но ты же сама просила ее привести, – беспомощно возразил Рома.

– Нет, не просила! Я сказала, что у тебя будет секс, если ты ее приведешь. Это была не просьба, а выбор. И ты принял условия, хотя мог и отказаться. Так что не для меня ты это сделал, а чтобы «свое» получить. И уж тем более я не просила ее силой приводить. Это тоже твоя инициатива! Как тебе такой «тюремный» эксперимент?!

Эти слова были хуже пощечин. Рома и сам не успел понять, как из поборника морали в мгновение превратился в похотливого жалкого подопытного кролика.

– Я не знаю, как так вышло, – Рома был раздавлен.

При воспоминаниях о той гипнотической эйфории, в которой пребывал вчера, ему казалось, что это был вовсе не он. Желания полностью парализовали волю. И тогда Рома с удивлением осознавал, что не хочет и не может остановиться в удовлетворении этих самых желаний. Его нес какой-то бурный поток, и он не принадлежал сам себе. Более того, все его незыблемые моральные бастионы, которые казались вечными, рухнули смехотворно легко под натиском этого самого потока, оставив едва заметный укол стыда.

И сейчас вдруг стало противно от самого себя.

– Человек никогда не узнает себя до конца, пока не дойдет до последней черты, – примирительно изрекла Саша, словно утешая и извиняясь за свою несдержанность.