Татьяна Королёва - Туда, где свет

– Ну, что же, давайте обсуждать, – бесстрастно произносит Леонидыч. – Кто начнет?

По давней журналистской привычке открываю блокнот, беру авторучку, готовясь коротко записывать то, что станут говорить обо мне писатели и пииты. К тому же так проще снизить внутренний накал, убрать волнение: я слушаю, наблюдаю, фиксирую.

Вот и первый желающий поднимается со своего места – Валерий Садовников. В футболке и ярких «велосипедках» – обтягивающих ноги спортивных штанишках – он словно собирался на тренировку, а пришел на собрание писателей. Бодр и неуемен, энергичен и растрепан, очень напоминает Владимира Ленина, только волосы вокруг лысины торчат в разные стороны, а за правым ухом – карандаш. Валеру бы переодеть, например, в смокинг, сообразно обстоятельствам или месту – этому огромному торжественному залу. Нет, со смокингом идея плохая! А если в костюм? Однажды я видела его в костюме, тогда он еще больше напоминал Ильича, но… только что вставшего с постели в своем шалаше, наспех одевшегося и срочно приехавшего выступать на завод.

– Я скажу правду, хотя многие после моих слов обижаются и не здороваются со мной! – фальцетом начинает он, и слова эти не сулят ничего хорошего.

«Какую "правду"? – думаю я. – Просто выразишь свое мнение, скажешь, как считаешь именно ты. Но ведь сие не означает, будто другой "правды" не существует».

– Стихи Татьяны меня совсем не задели, повести тоже. Вера, покаяние, церковь, – зачем всё это?

Неужели Валера – из компании наших убежденных атеистов? Похоже, так. Везет мне сегодня на них! В памяти всплывает фраза, произнесенная-пропетая возле церкви: «Эх, да разгулялись бесы на Страстной седмице!»

– В повестях постоянно встречаются ненужные детали, – забирается ввысь Валерин голос, – например, зачем в одной из глав на столе появляется бутылка виски?

– Что, потянуло? – тихо шепчет писатель, сидящий неподалеку от меня. Вероятно, намекает на то, что Валерий «злоупотреблял», а потом «завязал» и сейчас всячески проповедует спорт, здоровье, мир, дружбу… Нет, мир и дружбу, похоже, не проповедует!

– И вообще, – продолжает вкручиваться в мой висок фальцет, – то, что нужно, автор нам не сообщает: я не понял, где и кем работает главная героиня повести «Искушение»!

– Какая разница, где она работает? – Это реплика с другой стороны стола. – Повесть не об этом! Тебе легче будет, если ты узнаешь, что она учетчица на заводе или библиотекарь?

Но Валерий гнет свое:

– Или вот сцена, где героиню повести избивают на улице, для чего она? Какие выводы? Я думал, будет продолжение. У Татьяны ни одна сюжетная линия не доведена до конца!

«Интересное заявление! – проносится у меня в голове. – Надо очень постараться, чтобы ни одну сюжетную линию до конца не довести». Начинают раздражать и странные придирки. «Неужели писатель должен всё разжевывать? Он – не ментор, если объяснять каждую деталь, это занудство, – думаю я. – Скажи что-то по существу, допустим, неясен замысел повести или ясен, но не доказан».

Валера уже в ударе:

– В повестях автор выделяет некоторые слова, пишет их заглавными буквами. Зачем? Этого не нужно делать! В общем, подвожу итог: я считаю, что Татьяну нельзя принимать в Союз! – взвивается тонким свистом кнута заключительная фраза.

– Можно мне? – спрашивает дама, нет, скорее женщина – член Союза писателей из какого-то района нашей области. Честно, мы не знакомы, и с моего места её практически не видно. Зато слышно:

– Я прочла повесть Татьяны Соловьевой «Искушение»! Но, товарищи, это же ужас, нельзя так: у неё героиня встречается с женатым мужчиной! – делая акцент на слове «женатый» негодует она. – Зачем вообще такое писать?

Наверное, район, в котором она живет, уж очень отдаленный, девственно-прекрасный, и там, в принципе, невозможен адюльтер! Это во-первых. А во-вторых, женщина-писатель подменяет понятия, ведь речь на собрании идет о творчестве, о моих книгах, а не о моральных устоях героев. Я стараюсь сдержать улыбку и еще… ещё мне очень хочется записать в блокноте: «Нужно как-то довести до сведения Льва Николаевича Толстого, что негоже создавать произведение, где замужняя женщина Анна заводит роман на стороне и изменяет мужу (караул!) с любовником, Вронским».

– А мне повесть «Искушение» понравилась! – встает с места прозаик, Сергей Викторович и, прищурившись, обводит твердым взглядом зал. – Я её прочел с удовольствием! Был очень занят, поэтому читал постепенно, частями. Книга втягивает в себя, прямо сам перепроживаешь судьбы героев. Жизненно так получилось! И темы соединены неожиданно: любовница и… церковь с её канонами – интересно раскрыто. От того, что прочел, я в восторге! Стихи отлично раскрывают смысл переживаний героини, на текст ложатся легко. Все выверено, характеры героев раскрыты, есть развитие сюжета и этих самых характеров. Концовка изящная!

Только две минутки успеваю я радостно вздохнуть и мысленно поблагодарить Сергея Викторовича, а странный спектакль разворачивается дальше.

– Да-а-авайте я выступлю! – сиропным голосом тянет Валентина Чертанова. Меня ничуть не обманывает делано благожелательный тон, словно добрая тетушка собирается напутствовать непутевую племянницу:

– Татьяна пишет примити-и-ивно, на уровне ученицы десятого класса! – с наслаждением произносит Валя. – Человек не дает себе труда подумать, у неё, грубо говоря, нет никаких рассуждений, глубины нет во-о-обще! – растягивает она.

Круглые заготовленные слова, как гласные «о» падают мячиками на стол, на пол и, подпрыгивая, разлетаются во все стороны…

Вадим Леонидович вдруг перебивает Чертанову:

– Валя, ты же в отзыве написала, что у Татьяны уровень ученицы восьмого класса! Ты её уже «повысила» на целых два пункта?

От неожиданности я вздрагиваю, меня глубоко поражает, что Руководитель позволяет себе подобные замечания. Юмор юмором, но лучше бы понимать, насколько и где он уместен, тем более когда говорит человек, который возглавляет писательскую организацию. Валентина расплывается в улыбке:

– Когда я писала, злая была, уж не помню, отчего! Ну, так вот, продолжаю свою мысль о книгах Татьяны: допустим, я умею нарисовать до-о-омик и дерево рядом, но это не значит, что я худо-о-ожник! – добавляет Чертанова нотки благородного возмущения. – Считаю, что Татьяне, если можно так выразиться, рано в Союз писателей, ра-а-ано! И… она же пишет неплохие стихи, вступала бы как поэт!

Саму Валентину долго не принимали в Союз, к тому же некоторые её сторонились, уж больно характер крут, норовит сцепиться с каждым, кто хоть слово скажет поперек; были и претензии к её виршам. Вот и «мурыжили», но потом каким-то чудом проголосовали «за». Точнее, так: «за» были восемь человек, «против» – семь, ещё семь воздержались… У меня теплилась наивная надежда, что женщина, прошедшая столь трудный путь, поддержит другую женщину – меня. Размечталась!