Айслан Балган - Боль. Сборник рассказов

И… образ тугого верёвочного узла, завязанного у шеи, усилился. Образ окровавленных, алых лезвий, плывущих в ванне, усилился. Образ крови, которая расплывалась в быстротечном Енисее узорчатыми струйками, усилилась. Как её окоченевшее тело плыло в холодном течении реки, в то время как жадные рыбы сжирали её плоть. Зубы-лезвии резали полосами кожу… И образ окровавленного тела с кучей переломов, сброшенного с десятого этажа, усилился.

– Что случилось?! Я сломала телефон, хотя просила родителей купить новый! Мой IPhone! Ещё… ещё экстази, экстази, экстази запрещают…

В лицах некоторых девочек появилось отвращение в виде приподнятой нижней губы. В толпе послышалось тихий шепот: «Наркоманка…».

– …принимать! Все меня не любят, не любят. Они думают, что я плохая, но я не плохая. Я хорошая, очень хорошая… Они говорят, что я эгоистка, но это… это не так…

– Слушай, – послышался роковый для Даши голос, судьбоносный. – А разве ты не думала, что дело-то не в людях, которых ты обвиняешь в собственных проблемах? Разве ты не думала, что дело не в нас, а в тебе? Обиженный на весь мир ребёнок, не так ли? Разве ты не думала, что твоё нытье о несправедливой жизни, о нелюбви к тебе – лишь преувеличение. Ты сама устроила пожар, и винишь, что плохие люди виноваты в поджоге. Но это не так…

– Что?..

– Короче, Даша, – сказала Катя. – Мы не виноваты, ты виновата. Так что иди в…

– …Даша! – из дверей выскочил Эрнест. – Дочка, прости… Прошу!

– Нет! Нет! Нет! Я устрою вам всем сюрприз… – на удивление всем некогда рыдающая Даша засмеялась.

Отец вздрогнул, отступив от дочери. «Что с ней происходит?» – подумал он.

Смех, который можно услышать от визжащей собаки. Собака – не простая, а резанная и сумасшедшей. Животное, способное присниться тебе в кошмарах. Собака, заставляющая приводить людей в ужас от улыбчивого оскала и режущего уши смеха. Оскал, раскрывающий острые, кривые зубы, окровавленные алой слизью… И смех, напоминающий скрип пенопласта о стекло.

– Я устрою вам всем приятный сюрприз. Думаю, вы все будете рады этому, будете танцевать на моих костях. Ха-ха-ха-ха!

– Не надо нам никаких сюрпризов, – возразила Катя. Голос её дрожал.

– Надо-надо, ты же сама этого напрашивалась, сучка…

И с горькими, обжигающими слезами и заливистым смехом она убежала.

Эрнест осел на асфальт. «Неужели это была явь?», – размышлял он, взъерошив волосы. – «Неужели это моя дочь? Неужели я не могу, как в былые времена, усадить её на свои колени и объяснить всё. Затем поиграть, купить мороженое… Нет, она уже не маленькая, Эрнест. И никогда не будет после этого».

– Мне вас очень жаль.

Он поднял голову и увидел старосту класса.

– Всё нормально, – он встал и посмотрел на девочку.

И от неё и след простыл.

Он постоял. Солнце жгло едва открытые веки-шторы. Он вздохнул и вытащил телефон. Набрал номер Юрия. Послышались гудки. Он отмерил шагами расстояние от двери до забора школы.

– Алло? Эрнест, слушаю, что случилось?

Эрнест увидел своё отражение в осколках стекла и с трудом заметную седину в русо-рыжих волосах. Осень сменяется зимой – его самым нелюбимым временем года.

Она устроит им сюрприз.

Одно полушарие утверждало, что суицид нужен, чтобы доставить удовольствие её ненавистникам. Они будут кричать «ура!» её смерти и радоваться. Второе полушарие говорило, что суицид доставит близким боль. Едкую, саднящую сердечную боль. Она змеиными раскалёнными клыками пронзит за самое живое. Яд.

Её забавляло одна лишь мысль, что она доставит им невероятную ядовитую боль. Она не только ударит ножом в родительскую спину, но и углубит лезвие сильнее.

«Я… доставлю им боль. Папа будет плакать. Мама будет плакать. Они больше никогда не будут мне в чём-либо отказывать… НИКОГДА! потому что я сдохла. Я буду являться к ним призракоми смотреть на их страдания. Вечно напоминать об их вине, что не уберегли меня… что обращались со мной так! Я хочу видеть их страдания, боль и рыдания. Танцевать на их трауре. Я буду в экстазе от заплаканных лиц мамы и папы…» – размышляла она.

Злорадствовать – одним словом.

Она нашла заброшенный дом на окраинах. Села в автобус и поехала в неизвестный пункт назначения. Автобус занёс её на задворки Красноярска. Многие привыкли видеть город в красно-оранжевых оттенках и с многоэтажными высотками. Даша находилась в среде обшарпанных одноэтажных зданий. От них веяло смрадным зловонием. Мусор на пустырях валялся горками. Это место – крошечный кусочек земли, грязный, неказистый на фоне роскошного центра. Да, многие не замечают таких городских бородавок и язв на лице Красноярска. Туристы любуются чаще красноречивой улыбкой города в виде извилистых дорог. Их притягивает уличные артерии зданий – морщины на физиономии Красноярска. Тратят деньги, забывая остальное, на блеске городской кожи – торговых центрах. И никому нет дела до вышеупомянутых пигментов, язв и бородавок.

Даша в частности свыклась с мыслью, что её город – чистый и пушистый. В то время как в этой шёрстке прыгают блошки.

Она ночевала в заброшенном доме.

Холод до костей пронизывал тело. Наутро Даша с трудом убежала от бомжа, пытавшегося её изнасиловать. От мысли, что даже бездомным до неё есть дело, чем остальным, усилило желания затянуть петлю на шее или раскрыть вены. Она спряталась в другом месте. К тому времени Даша проанализировала истинные причины уйти из этой жизни. Ноги в конвульсии дрожали. Она съёживалась. Голова раскалывалась от боли. Ломка. В ушах звенело. Монстр Он снова вернулся в виде боли, отчаяния и гнева. Почки ненависти раскрывались на ветвях.

Причины: 1) она не в состоянии жить без экстази; 2) родители; ненависть, ярость возросла к ним; 3) школа. Она рассмотрела три основополагающих причин.

Наркотики. Страшная вещь, забирающая твою душу. Нет, если она не пойдёт на суицид, то каким образом она продолжит жить? Папа с мамой закроют её дома, оставив мучатся от ломки. Родители изобьют её до полусмерти за то, что она не пришла домой и ночевала на окраинах. После этого они никогда не станут относиться к ней не по-человечески.

Школа. Даша не найдёт ни единого повода, чтобы пообщаться со сверстниками. К ней начнут относиться с презрением. Пойдут сплетни о том, какая Даша тупая и суицидальная дура. Она не вынесет, чтобы на неё кидали испуганные и презрительные взгляды, означающие: «А ведь она подняла этот шум! Её избили в туалете! Она рыдала и кричала против одноклассниц, пытавшихся помочь ей». Они будут говорить об этом случае, как о великом позоре Дарьи Тверской. Расскажут внукам, правнукам об этой истории, и в итоге рассказ о глупой девочке-суициднице будет передаваться из поколения в поколение. «Какой позор, Даша, какой позор!».