Евгений Леонов - Тайна Кораллового города

– Не бойся, – Александра обняла друга. – Это гудок. Я слышала такой на ЗИЛе 35 35 Автомобилестроительный завод имени И. А. Лихачёва в Москве. . Он объявляет, когда начинать и заканчивать рабочий день. Пойдём ближе, вдруг что-то узнаем про бар «Три топора».

За воротами возникло оживление. Появились счетоводы в белых рубашках и брюках на помочах. Каждый нёс железный сундучок и письменный набор. Для них вытащили столы и стулья.

Очередь заволновалась: мыши тянули шеи, стараясь рассмотреть, что там происходит. Стоило друзьям подойти поближе, как бедняки у ворот злобно уставились на них, как на соперников. Когда счетоводы расселись по местам, часовой отпер ворота и прошёл внутрь, погрозив очереди кулаком.

От фабричных зданий послышался неясный гул, и на площадку у ворот вывалила толпа рабочих: мышей и крыс самого разного возраста. Все очень спешили, но перед столами выстроились в затылок друг другу. Счетоводы выкрикивали:

– У кого имя начинается на «А» или «Б» – подходи ко мне!

– «В» и «Г» – ко мне!

И так далее. Часовой, помахивая алебардой, ходил между рабочих и следил за порядком, приговаривая:

– Ну, не балуй! Стой ровно! Куды прёшь, ещё с этим не закончили!

Счетовод спрашивал имя, рылся в поисках нужной ведомости, а после отсчитывал деньги из железного сундучка. Так оплачивался трудовой день. Не везде расчёт шёл полюбовно. Мауи услышал, как пожилой мышак в застиранной куртке и мятом картузе спорил с кассиром, в конце концов сорвавшись на крик.

– Ты что мне даёшь?! Я токарь третьего разряда! А ты мне платишь будто я разнорабочий! Столько лет на Фабрике, а ты меня не помнишь. Совесть потерял!

– Не шуми, папаша! – процедил счетовод. – Мистер Гадсби урезал часовую ставку, так что получай сколько дадено и вали отсюда! А не нравится, можешь жаловаться ему лично!

Наглец указал на окно верхнего этажа в административном корпусе. Оно отличалось от других круглой формой и светилось яркой желтизной. Мауи увидел ушастый силуэт – сам хозяин Фабрики наблюдал за процессом оплаты подённого труда.

Старый рабочий поупирался ещё немного, но взял гроши и пошёл восвояси, утирая слёзы обиды.

Следующими в очереди были молоденькие мышки – по виду брат и сестра. Измученные дети жалобно смотрели на счетовода в надежде, что он им даст немного больше денег. А получили всего две монеты на двоих. Мальчик стал возмущаться, что отработал в сушильном цеху целый день, а денег хватит только на кусок хлеба, но сзади незаметно подошёл часовой и огрел мальчишку между ушей. Мышонок упал как подкошенный. Толпа заволновалась, а часовой ощерился и поднял повыше алебарду. Сестре не оставалось ничего, кроме как поднять несчастного и увести прочь с фабричного двора.

На Фабрике широко использовался детский труд. Обычно малышей посылали туда, где не пролезали взрослые: внутрь механизмов, в узкие трубы и дымоходы. А денег им почти не платили.

– Да что это за место проклятое? – прошептала Александра.

На двор вышли хомяки в опрятных синих рубашках и с портфелями, видимо, инженеры. Этих пропускали без очереди и платили немало: хомяк старательно пересчитывал деньги, прежде чем подписать ведомость.

До Мауи снова докатились гвалт и гомон, теперь со стороны жилых домов. На площадь высыпали жёны и дети рабочих. Они тянули шеи, выкрикивали имена своих кормильцев. Должно быть, услышав гудок в конце смены, родичи собрались и побежали сюда.

По мостовой застучали колёса фургона, запряжённого четырьмя землеройками. Возница и его помощник бодро соскочили с козел и сняли фанерную стенку. За ней обнаружились прилавок и ящики, набитые разной снедью. Помощник зазывал народ покупать овощи на ужин.

Многие так и делали. Деньги переходили из потной ладони рабочего его рачительной хозяйке, а от неё – в лапу торговца. От повозки несло подкисшими помидорами, но никто не жаловался. Нередко за еду отдавали всё заработанное за день.

Окончив расчёт, старший счетовод подошёл к подёнщикам, готовым наняться в ночную смену. Объявил, что возьмут только четверых. И тут же в очереди началась драка. Несчастные колотили друг друга, кусали за уши и таскали за хвосты. Их никто не разнимал: ни часовой, ни счетоводы, ни рабочие.

– Я опытный плотник, возьмите меня! – кричал тощий мышак, придушенный мускулистой крысой. Стукнув обидчика в лоб, рабочий продолжил собеседование: – Не берите его! Он объелся «Утренней звезды»! Зачем вам такой?!

– Как это зачем? – удивился старший счетовод, который был заодно представителем отдела кадров. – Под «Утренней звездой» он будет в литейке чугунные чушки перекидывать за троих.

– Да это же дрянь несусветная! – не унимался плотник. – Видели, что делает с мышью за пару месяцев? Не знаете?! А я вам скажу: превращает в дрожащее ничтожество. Да он не сможет дойти до гнусного ведра и оправиться как положено!

– Нам-то что с того?! Пусть поработает здесь, пока в силах, а потом мы его выгоним и возьмём другого. Нет отбоя от желающих работать на нашей чудесной Фабрике! – загоготал старший и пальцем поманил крыса: – Эй ты! Иди сюда! Мы тебя берём!

Крыс расхохотался и пошёл за ворота, попутно шваркнув плотника о землю. В глаза бросалось, насколько энергичным, возбуждённым выглядел этот крыс, как пружинисто он шёл, как резко поднимал и опускал лапы при ходьбе. А вот плотник, напротив, поднялся с трудом. Он стряхнул пыль с брюк и не оглядываясь побрёл прочь, бормоча себе под нос:

– А пропади всё пропадом! Пропью последнее!

– Мауи, ты слышал? – Александра толкнула мышака локтем в бок. – Пойдём за ним! Может быть, он идёт именно в «Три топора».

Так они и сделали. Плотник шагал через площадь, без церемоний расталкивая рабочих. В нём кипела обида на несправедливую и несчастную жизнь. Клокоча, она выплескивалась наружу, брызгая ругательствами. Мауи и Александра старались держаться позади него, опасаясь, что серая тужурка затеряется в толпе.

Плотник свернул к жилым домам и пошёл через грязные дворы, едва освещаемые редкими фонарями. Они походили на пчелиные соты и отделялись друг от друга воротами. Их запирали на ночь, что-де способствовало общественному порядку. На самом деле ворота помогли бы полиции быстро изолировать зачинщиков бунта, пока зараза мятежа не перекинулась на соседей.

Ныне ворота едва держались, а кое-где совсем отвалились. Мышата приспособили их для катания. Министерство внутренних дел не поскупилось на качественный пластик, отчего «горке» сносу не было. Вытертая до блеска меховыми задами, она обещала послужить внукам нынешних сорванцов.

Многим мышатам не выбраться из Фабричного района в «большую жизнь». Всё из-за ловушки бедности. Учёба в школе платная, потому что у Министерства просвещения нет денег, чтобы обеспечить карандашами и бумагой всех малышей столицы, не говоря уже о деревнях и посёлках. В борьбе за государственный бюджет выигрывали Министерство обороны и Министерство внутренних дел, а другим министерствам «мирного времени» доставались лишь объедки. Потому правительство требовало от поступающих в школы иметь свои писчие принадлежности, а тем, у кого их не было, вход в школу запрещался. Спрашивается, зачем ребёнку приходить на занятия, если он не может записать слова учителя?