Светлана Лучинская - Эмпатия

– Привет! Куда на ночь глядя?

– Еду в Минск, – соврала она, чувствуя себя почти Штирлицем.

На выходе из деревни ей попалась односельчанка на велосипеде.

– Здравствуйте! Куда это вы так поздно?

– Брата встречать с поезда.

Вечером пролетающая в город машина была редкостью. Но это не пугало Еву, она готова была подобно Герде идти к своему Каю пешком. Постепенно темнело. Она несколько раз звонила Адаму, но телефон молчал. Это немного беспокоило. Но у неё было его слово, и она смело шла вперёд. Она доберётся до его крыльца и будет ждать, хотя бы даже ей пришлось уснуть там до утра. Ева не прошла и километра, как её подобрал автомобиль. Водитель возвращался с рыбалки. А как же могло быть иначе, мысленно поблагодарила она небеса.

Город встретил её огнями фонарей и разноцветных освещённых окон, а вкупе с феерической ситуацией казался необыкновенно сказочным. За шесть лет, прожитых в деревне, она ни разу не была здесь в это время суток. Как же ей повезло, что судьба забросила её в этот удивительный уголок. И главным здесь была даже не просто красота, а дух и настрой, созвучные её романтическому складу ума. Сердце Евы учащённо билось, она зашла в универсам.

– Мне, пожалуйста, хорошего мяса. Чтобы я могла приготовить бигос – национальное польское блюдо. – Она не узнавала свой тон, которым были произнесены эти слова. Неизвестно откуда продавщица вынесла ей великолепный мясной кусок, причём таких не было на прилавке, как будто она только и занималась тем, что хранила особые кусочки для волшебных случаев. Да, каждая мелочь этого вечера говорила с ней особым языком и вела в нужном направлении. В груди щемило от страха, счастья, безудержной решимости и всепоглощающей страсти. Ей казалось, что окружающие видят её насквозь. Она докупила ещё маринованные грибы, томатную пасту, молоко и чёрный хлеб. А в её сумке было небольшое пластмассовое ведёрко свежих свойских яиц, купленных у соседки.

До предела возбуждённая всем происходящим она двинулась по одной из главных улиц, несколько раз сворачивая на другие, названия которых не видела, так как они были слабо освещены. К его дому она пробиралась почти ощупью, пугаясь и одновременно радуясь темноте. По ошибке она зашла в чужой двор и позвонила, трепеща, но вдруг спохватилась и вовремя выскочила на дорогу. К счастью, никто не вышел, и она продолжала поиски. Наконец, увидела знакомое крыльцо. На звонок никто не вышел, и Ева устало опустилась на ступеньку у самой двери. Как она устала от своих переживаний. Трясущимися руками она стала набирать его номер, но Адам уже шёл к ней. Она сидела к нему спиной. Удивится ли он?

– Я работал весь день в мастерской, – сказал он, пропуская её в прихожую. – На нём была рабочая одежда и чёрная вязаная шапка, плотно облегающая его крупное лицо. Шапка не шла к нему. Его голова была немного странной формы: плоский крепкий затылок, а большую часть занимало лицо.

Он прямо и пристально взглянул на неё, будто видел впервые и готовился сфотографировать. Наверное, это был его привычный профессиональный взгляд фотографа, изучающий. Она же смотрела на него во все глаза, словно стояла у дверей рая, в ожидании, пропустят её или нет, готовая его поцеловать. Он почувствовал это и предупредил:

– Я грязный.

– Мы будем сейчас кушать, я буду готовить бигос, – сказала она.

Началось естественное движение, разряжающее атмосферу. По её просьбе он принёс из своих кладовых свежую и квашеную капусту, лук и морковь, забывая на ходу то, о чём она просила. Видимо тоже волновался. Они о чём-то говорили.

– Когда живёшь один, то не очень хочется заниматься едой, готовишь что попроще.

– Да, – согласился он и, подойдя сзади, положил ей руку на плечо, вполне по-дружески. Она не ответила на эту скромную ласку, словно и не заметила, хотя её всю трясло от любого его прикосновения. От этого мужчины исходил страшный магнетизм, как, впрочем, и от неё, и надо же было им таким встретиться.

Она резала замороженное мясо на мелкие кусочки. Он поглядывал и делал замечания, как будто был шеф-поваром. Это её удивляло. В нем сидели крепкий хозяин, от которого не ускользала ни одна мелочь, и мужчина, давно привыкший жить один и научившийся делать всю женскую работу, казавшийся поэтому немного занудой. Ева тоже замечала каждую мелочь. А то, что она хозяйничала на его кухне, здорово помогало ей скрывать волнение. – Очистки в мусорный пакет складывай, – говорил он, когда она чистила овощи. Ей, чистюле от природы, это было забавно.

– Не снимай слишком много капусты сверху, – предупреждал он, когда она хотела убрать верхний потемневший слой в банке.

– Попробуй, – она насадила на вилку шляпку гриба.

– Не надо. – Но попробовал и оценил, он всё-таки был гурман, любивший много и вкусно поесть. Впервые он видел, как на его кухне готовилось незнакомое ему блюдо.

– А вдруг будет невкусно, – волновался он.

– По-русски это называется солянка, – объяснила она, наконец.

– Я люблю солянку, – оживился он и, успокоившись, как будто завершил свой необходимый контроль, ушёл топить баню.

Крохотная банька располагалась прямо в доме, за дверью в проходной комнате, примыкавшей к кухне. Там ещё были ванна, унитаз и в углу стиральная машина-автомат. Комнаты в доме переходили одна в другую, наподобие анфилад, за исключением его кабинета и спальни, где на стене чернели уже знакомые ей незавершённые фигуры молодожёнов из прошлого. Эта комната была нежилой, от неё пахло музеем, и дверной проём был завешен тюлем. Неуютно, видимо, было созерцать эту фишку посетительницам его постели. Она давала намёк на их временный, проходной статус. Это было его прошлое, больное и тяжёлое, застывшее в своей неизменности.

Бигос, тушившийся в огромной сковороде, был готов. Размер сковороды вызывал в памяти гоголевский образ Собакевича. Адам разлил по знакомой ей посуде остатки бальзама, а она разложила по тарелкам еду и подняла свой фужер со словами:

– За что? – Он замер в ожидании, словно она должна была произнести что-то очень важное. Это важное чуть не слетело с её губ, но она ограничилась будничным:

– За субботний ужин.

Адам взял ложку, а Ева почти испуганно смотрела на него.

– Вкусно, вкусно, – успокоил он её.

Ева почти ничего не ела, поклевала чуть-чуть из блюдца, сказывалось утомление дня. Зато бальзам пила с удовольствием, не спеша, маленькими глотками. Потом убрала со стола и стала мыть посуду.

– Давай я помою, – не утерпел он.

– Раз уж я начала, то я и домою, – ответила она, смеясь с него в душе.

Баня была истоплена и ждала их.

– Теперь буду руководить я, – сказал он, капая куда-то ароматическое масло. И всё-то у него предусмотрено. Ну, какое может быть с её стороны возражение. Она тихонько разделась и послушно села на стул у стены. Потом по его знаку залезла на полок и легла на живот. Он распушил в кипятке берёзовый веник и стал легонько прохаживаться по нижней части её тела. Она лежала, ни жива, ни мертва. Пар становился всё горячее и горячее.