Александр Венгер - С рифмами и без. Стихи, рассказы, миниатюры

Часто ли мы встречаем столь мудрое смирение у людей?

Царь Соломон, сын Давида, прослыл мудрейшим из мудрых. Давид тоже был не дурак, но до сына ему было далеко. Соломон повелевал джиннами, понимал язык животных и писал назидательные притчи. У него была тысяча жен, и он умудрялся всех их удовлетворить. Он основал копи, в которых добывал полезные и бесполезные ископаемые. Полезные он употреблял на благо своего народа, а бесполезные, но красивые дарил женам. Соломон построил Иерусалимский Храм в честь Единого Б-га и поставил вокруг изваяния многочисленных богов, привезенные его женами из разных стран. Он посвящал женам стихи, развлекал их мудрыми речами и смешил до слез, пересказывая разговоры дворцовых крыс.

После Соломона таких мудрецов уже не было. Он был последним из тех, кто не боялся подсмеиваться над собственной мудростью и жил в свое удовольствие, окруженный тысячей жен, легионом джиннов и мириадами тварей, чей язык он понимал и любил.

Счастлив тот, кто несет в себе хотя бы крупицу веселой соломоновой мудрости!

Я родился в СССР, в добропорядочной обеспеченной семье. Моя мама – по образованию инженер-конструктор, по призванию философ, а по профессии домохозяйка – трогательно заботилась о моем здоровье и образовании. Отец работал советским писателем. Он сочинял рассказы и получал очень приличную зарплату. Не знаю, кто работал читателем этих рассказов и сколько ему платили.

Отец приходил на службу в Союз Советских Социалистических Писателей в восемь утра и регулярно перевыполнял план. Вместо одного рассказа он писал за рабочую смену два: один для детей, а другой про собак. Иногда он задерживался до ночи, помогая одной начинающей писательнице выполнить норму, чтобы ее не лишили квартальной премии. Вдвоем они забабахали отличный роман – с завязкой, кульминацией и всем, что положено. Кульминация у них получалась не каждый раз, но она не огорчалась, потому что ей помогал не он один.

По выходным отец учил меня писать, а мама учила не писать на заборах. Отец учил читать, а мама – не читать то, что пишут на заборах. Еще отец учил меня считать, а мама – играть на мандолине, но учеба продвигалась медленно, потому что мандолины у нас не было и мама не знала, что это такое. Зато она привила мне любовь к русской литературе. «В России было три великих писателя, – объяснила она. – И все три – Толстые. Ударение надо делать на втором слоге». С тех пор я так и делаю.

Жизнь в стране текла безмятежно и размеренно. Писатели писали, читатели читали, Генеральные секретари ЦК КПСС мёрли как мухи. Эта идиллия продолжалась бы до сих пор, но тут вмешался исторический процесс. Россия обрела независимость от Киргизии, и разрешили безопасный секс, и все стали рассказывать анекдоты про новых русских – так тогда называли бизнесменов, – и получилась демократия.

Отцу перестали платить зарплату. Он хотел стать новым русским, но для этого нужны были малиновый пиджак и золотая цепь, а в семье на это не было денег. Все сбережения у нас, как и у прочих граждан, украло государство. Ведь наше государство – оно довольно могучее и отчасти великое, но изрядно вороватое.

Не буду описывать, как я, еще мальчишкой, зарабатывал гроши нам на прокорм, как отец пытался покрасить в малиновый цвет старый светло-серый пиджак, как мама распродавала свои драгоценности. Мы выжили – и это главное.

Теперь я работаю в солидной фирме. Отец снова пишет рассказы про детей и для собак и выкладывает их в интернет, но денег за это не получает. Бизнесмены давно повесили малиновые пиджаки в шкафы и желают вырастить своих детей образованными людьми. Моя мама учит бизнесменовых детей правильно ставить ударение в фамилии «Толстые» и играть на мандолине, хотя мандолины у нее все еще нет и она так и не выяснила, что это такое.

Казалось бы, все наладилось, но нет того уважения к советскому писателю и его семье, что было в СССР. Стоят два одиноких лайка под проникновенным отцовским рассказом о том, как дети нашли на помойке щенка, отмыли, накормили и окрестили в церкви под колокольный звон и пение гимна Советского Союза. Мама едва не плачет, обучая чужих оболтусов. Наша солидная фирма вот-вот обанкротится. Одно радует: наше вороватое государство нас больше не обворует. Потому что украсть у нас теперь нечего. Разве что мамину мандолину, которой у нее нет.

В советские времена я был начинающим комсомольским работником. Наше дело маленькое: получил распоряжение, выполнил, отчитался. Если не выполнил, то всё равно отчитался. Руководству наши сложности не интересны. Дано указание – должен быть отчет.

Единственное, что у меня тогда было – это махонькое помещение для культмассовой работы. Вот с него-то и началось мое восхождение. В 91-м году мне удалось его приватизировать. Я открыл там мастерскую по ремонту хлебобулочных изделий. Дела пошли бойко. Рэкетиры попались хорошие, грабили по-божески. От конкурентов меня защищал охранник, действовавший строго по инструкции: «при появлении неизвестного производится предупредительный выстрел в голову». Вскоре поджоги моей мастерской практически прекратились. Чистый доход стал составлять… впрочем, неважно.

Казалось бы, живи, радуйся, предавайся пороку или благочестивым размышлениям, – но в 93-м году наметилась очередная революция, грозившая уничтожить мой едва народившийся бизнес. По счастью, 1993-й в Москве – это не 1793-й в Париже, и все ограничилось тем, что основатели российского парламентаризма постреляли из пушек по российскому парламенту. Здание, почерневшее от пороховой гари, стали называть Белым домом, а тех, кто по нему стрелял, – защитниками Белого дома. В результате произошел дальнейший расцвет либерализма и коммерции.

Друг детства, которого я так и не смог вспомнить, предложил вложить деньги в какой-то сверхприбыльный бизнес и был очень огорчен моим отказом. Другой новоявленный друг детства по дешевке уступил мне золотые прииски на великой сибирской реке Узангал. К тому времени как выяснилось, что такой реки не существует, прииски уже давно перешли к следующему владельцу, принеся мне изрядный барыш.

98-й год лучше не вспоминать. Кризис, дефолт… Ужас! Я лишился почти всего. Но я не из тех, кто предается унынию. На остатки капитала я занялся торговлей недвижимостью: автомобилями, не желавшими ездить, и катерами, не научившимися плавать. Жизнь снова наладилась. Завелись контакты с военными.