Анастасия Кодоева - Четыре дня

«Ми-ан-ма… Ма-лун-ма… Ма-лан-ма».

Я открыла глаза, рассеялись следы только что увиденного, яркого сна, тень же ещё осталась на подушке и теплилась там, а в голове крутилось имя странного, удивительного животного.

То была лань, внешне напоминающая дикое, пугливое создание, притом внутри себя очень уверенное, грациозное. Самым необыкновенным в её образе были картонные витиеватые рога, расположенные на верхней части её головы и переходящие на спину…

Определенно, Ми-ан-ма была женского пола (скорее всего, её звали так, но всё же – не точно).

Воздушные, невесомые, картонные рога. Рога-крылья, рога-полумесяцы, рога-ветви затейливого кустарника…

Сумасшедший мир моего сна выплеснулся наружу и, хотя я обещала себе записывать самые необычные сны, в этот раз снова забыла. Я понеслась в ванную, чистить зубы и умываться, а затем на кухню, заваривать кофе. Сон не был записан. Ми-ан-ма осталась.

До её появления я спасалась бегством от бурого медведя, в ужасе забравшись на дерево. Дерево оказалось раскидистым, возможно, это был дуб, но я не могу сказать точно – сон рассеялся, оставив мне место для фантазий. В моем сне пахло морем и хвоей.

Море было где-то рядом, а хвойный аромат источал тот смешанный лес, в котором я взобралась на ветку дерева. Разъяренный медведь прополз мимо, куда-то вверх, так и не найдя меня. В голове пронеслось: «Еще есть дочь».

Моя дочь, по предположению, тоже была где-то неподалеку от меня в тот момент. Чувствовалось её присутствие, и, пока я провожала взглядом уползающего вверх медведя, поймала себя на мысли, что дочери придется спасаться самостоятельно.

Эти мысли не были тревожными, они не вызвали у меня приступ паники, это была спокойная констатация факта. В моем сне я была уверена, что дочь вполне способна обхитрить бурого медведя, рычащего и ползущего наверх в поисках добычи, роняющего слюну из острозубой пасти. Обхитрить так же ловко, как смогла и я.

Эти мысли об уверенности в своей дочери сопровождали меня все утро. Ведь мы обе обхитрили зверя. Значит, есть силы жить дальше, и есть способность постоять за себя. Я открыла литературу и обнаружила, что:

«Медведь – двоякий символ, а потому одновременно является олицетворением силы и зла, жестокости, грубости. Образ медведя, возникший в сновидении, может быть вызван отложившимися в Вашем подсознании следующих народных выражений: «Медведь всю зиму лапу сосет» или «И медведя плясать учат».

Первое выражение всегда приходит на ум, когда в реальной жизни мы встречаемся с запасливым до жадности человеком, второе выражение мы вспоминаем в том случае, когда стараемся научить чему-то нерадивого человека. (…)

Если Вам удалось победить медведя, то, благодаря своей сноровке и сообразительности, Вам удастся одержать победу над Вашим врагом. Если же медведь одержал над Вами верх, то в реальной жизни Вы еще долго не сможете помешать козням Вашего врага, а потому Вам следует быть осторожнее».

«Сонник Миллера». Г. Миллер.

Медведь – Мать или Великая Мать. «Медвежьи» дети и медвежья семья ассоциированы с обычной семьей. Стремление к смерти и бегство от неё. Собственническая, уничтожающая мать. Человек-медведь (Локис), возможно, отец.

«Психоаналитический словарь и работа с символами сновидений и фантазий». В. П. Самохвалов.

Мне всегда следовало быть осторожнее с моими медведями. Так или иначе, позаботься должен каждый о себе сам. Сначала нужно вынуть кислородную маску и надеть на себя. Затем на ребенка. Только так.

Я училась этому много лет назад и, хотя мне порой приходилось оправдываться, надевать кислородные маски всем подряд, а хуже того – тем, кто об этом не просит (об этом даже вспоминать стыдно – но было и такое в моей жизни), я все же научилась надевать кислородную маску себе.

Очень странное ощущение, скажу вам. Это сначала выглядит как махровый эгоизм и вызывает чувство вины: «Непозволительно! Ужасно! Как посмела? Где это видано?» Но со временем ты понимаешь, что надо учиться постоять за себя, и никто за тебя этого не сделает. Тем более, если ты живешь в одной клетке с медведем.

Вообще нет более бесполезного занятия, чем жить в клетке с медведем. Продолжать верить, что он станет добрым, полюбит тебя так же искренне, как ты его.

Бесполезно кормить медведя сладостями и ждать, что он станет ручным, а ещё – перестанет кусать тебя. Ведь отдав ему всё последнее, вывернув душу наизнанку, ты просто будешь ждать, что он успокоится, но он все равно будет жаждать твоей крови. В тот момент, когда ты будешь готова его пристрелить или почти свихнешься, ты поймешь, что это – дикий зверь. Он – не хороший и не плохой, просто он:

1) Дикий.

2) Не умеет любить.

Ты никогда не узнаешь, любил ли тебя он: по-своему, по-звериному, или по-другому, по-человечьи? Он не мог сказать об этом, потому что не было возможности, звери не разговаривают. Но все-таки…

Ты иногда ложишься спать и, отгоняя мысли о медведе, он приходит к тебе во сне. И тогда вот, о чем ты думаешь, просыпаясь:

«… Если бы он умел любить, то делал бы это как-то так, как умеют любить звери. Например, создавал бы тебе в клетке столь невыносимые условия, чтобы ты начала сама становиться таким же диким и озлобленным зверем. А всё для чего? Чтобы ты выжила в лесу».

Примерно такой была моя история. Грустная, нездоровая и местами безутешная история, которая вышла мне, все-таки, боком: у меня есть фобии и проблемы в отношениях. Надеюсь, что моя дочь вырастет более счастливой.

Я положила в сумочку перчатки, застегнула пальто на все пуговицы и отправилась на работу. Шквальный ветер срывал и разматывал шарфы, по-хозяйски залетал в шуршащие пакеты прохожих, нагло овладевал всем имеющимся там пространством – так, на пару минут, ради забавы, а потом стихал. Ненадолго.

По четвергам Илона отправлялась с ночёвкой к подруге из старой школы. Она ездила на автобусе сама, а когда добиралась – звонила или присылала мне сообщение.

Я вышла замуж за Валеру, когда Илоне исполнилось восемь лет. Мы переехали в благоустроенный современный район и перевели дочку в новую школу. В старой школе у неё осталось несколько друзей, и все эти годы она поддерживала с ними хорошие отношения.

Сам переезд я вспоминаю с содроганием, ибо это хуже трех пожаров, но всё же я была ему очень рада. Здесь, в отличие от старого района, чувствовалось дыхание свободы и новизны. Улицы и дома тут и правда были лучше, а школа – в десять раз вместительнее и оснащена бассейном. Напротив нашего дома располагались несколько больших магазинов.

Радовалась я ещё и потому, что, наконец, сбылась моя детская мечта: жить в доме своего мужа. «А что я знаю про детские мечты Валеры?» – спросила себя я. «Какие из них сбылись, а какие – нет?»