Сергей Гордеев - Почти непридуманные истории. Из записок хирурга

– Вот ты пойди сам и объясни! Я уже устал отговаривать. А потом – лишишь деда надежды, и что? Он, может, тогда еще быстрее окочурится. Кто отвечать будет?

Ну да… Быть в ответе за всё, что творишь! Сильное ощущение.

Мне представилось выражение лица очередной дедовой претендентки, какой-нибудь там тети Моти, которая после очередных «безопасных» игр со смешным своим импотентом вдруг уткнется мягким местом в такой «весомый аргумент», что хоть, как у героя Щорса, на перевязь подвешивай. И попробуй откажись тогда после стольких томных заигрываний. И лукавое, раскрасневшееся лицо сопящего деда, наваливающегося на озадаченную до паралича свою жертву. И его счастливое: «Щас… щас, голубка моя»!.. И ее прощальный крик… И последний вздох….

А то, может, они будут бегать, мелко семеня вокруг стола, друг за другом, всё громче сопя и резвясь, как дети… И что в этот момент будет думать тетя Мотя? И хватит ли дыхания у деда? Чем дело закончится? И чем сердце успокоится?

– Слышь, Валентиныч! Ты ему это… Протез-то полегче вставь. Ну, чтобы там его не очень заносило…

– Проще всего женьшень – корень такой. Привязываешь его к члену… Ну сам понимаешь… Но в данном случае всё серьезней, чем ты думаешь. – Аркадий Валентинович гордо блеснул очками. – Протез-то наш дед не просто так, а за пять тысяч долларов себе выписал! Уже на таможне оформление проходит. Вот так-то!

– Ничего себе!.. И это в наши-то дни и в его-то годы? В стране, значит, экономический кризис, а тут вот вам! Шикарную жизнь себе решил устроить! Ну дела!.. Да он просто сдвинулся у тебя и всё! Психиатру-то вы его хоть показывали?

– Что значит сдвинулся? Между прочим, дед серьезно настроен. В наше время вот таким «этим своим» деньги можно зарабатывать! И неплохие.

– Ну да… – обескуражено протянул я. – Мне это как-то в голову не приходило.

– А тут, милый мой, в голову как раз ничего брать не надо! – Заведующий похлопал меня по плечу. – Все наши беды мужицкие от головной боли идут. Вот видишь, дедушка бросил глупости думать и решил делом заняться.

– Может, он и прав… – задумчиво протянул я, прикинув вдруг, не слишком ли много я беру сам себе в голову…

– Главное, чтобы дети его не узнали, «на какое такое» лечение он у них столько денег потребовал!

– Главное, чтобы у деда еще детей не прибавилось! А то настрогает в запале – разбирайся потом, кто кому должен.

В операционную деда провожали всем коллективом. Сбежались посмотреть на уникального «Казанову» и молоденькие медсестры. Они стояли поодаль вдоль коридора, перешептываясь и прыская в ладошки, боясь несерьезностью своею нарушить торжественность момента. А вдоль шеренг провожающих медленно проплывала каталка со счастливцем. Лысая голова, обрамленная птичьим пушком, царственно покоилась на подушке.

– Поехали! – по-гагарински подмигнул он стоявшей у дверей дородной сестре, и та зарделась, смутившись.

На операцию я не ходил. Вид рассеченной самой нежной интимной плоти и столь искусственное ее восстановление, пусть даже во имя высоких соображений, наводит на меня депрессию. Но, как и весь коллектив центра, искренно болел за результат эксперимента.

Однако всё задалось! Дедушка, несмотря на свои годы и долгие переживания (черпая силы, видимо, из счастливых своих перспектив в ближайшем будущем), на удивление легко справился с нанесенной его организму агрессией. Неделю после выписки деда урологи важно ходили по центру, свысока поглядывая на другие службы. И было с чего. В восемьдесят три года поднять человека «на ноги» в буквальном смысле этого слова! Это дорогого стоит! «Не удалять больной орган, а лечить и вернуть к жизни!» – вот что читал я в глазах заслуженно гордых собою коллег. «Мы первые!»

Ну что ж… Я тоже гордился заслугами нашего центра. Это же все-таки родной наш центр, наши удивительные, такие талантливые люди, наш город, в котором мы все живем, наша страна, такая большая и удивительная, в которой всё это происходит и рождается.

А пациент наш пропал… Растворился, можно сказать, в череде дней. Он окунулся в удовольствия открывшихся перед ним встреч, любовных утех и побед. Жизнь для деда, видимо, закрутилась в обратную сторону.

А в центре наступили серые будни. Приемы, обходы, операции… Как ярко и как кратко освещают нашу монотонную жизнь выдающиеся и такие редкие победы. Как хочется праздника! И как редко он случается. Но жизнь идет, конвейер работает, работа продолжается… И новое возможно где-то впереди.

Не далее как вчера, повстречавшись с Аркадием Валентиновичем, я вдруг вспомнил о давнишнем нашем пациенте.

– Вот как раз! Хотел тебе рассказать… Дед-то недавно ко мне на осмотр приходил!

– Да ты что! Жив курилка! И как красавец? Небось уже узорами весь зашелся? – Я так обрадовался, будто дед этот – мой родственник.

– Дед-то в печали! Приехал, чуть не плачет.

– Что, протез сломал, что ли?

Валентиныч болезненно поморщился.

– Что же тогда ты мучаешься? Отличная работа, блестящий результат! Что еще надо, чтобы встретить старость!

– Представляешь, приехал без предупреждения.

Он как наяву снова представил последнюю встречу со стариком.

– Беда, Валентиныч! Слегла партнерша. Поначалу-то всё бегала быстро так, мелкими шажками… А потом, значить, задохласть, сникла, вся потом взялась, ну и сдалася. Пока разглядел, что к чему, а уж ей нехорошо. В больницу уложили. Инфаркт, говорят.

– Насколько помню, это уже вторая у тебя?

– Третья слегла, – сокрушенно покачал головой дед…

– Ну ты даешь, Макарыч! Протез-то вроде я тебе без мотора ставил, откуда же такая убойная сила?

Дед сокрушенно молчал.

– Ну вот что! Я тебе расписание твоих упражнений распишу. Сколько, когда, время контакта. Может, хоть это поможет спасти чью-нибудь «заблудшую душу». Ну ты и черт, Макарыч! Кто бы мог подумать!

А в уме мелькнула шальная мысль, ну так, ненароком… Что если Петю этого с тещей познакомить? Вернувшись из мечтательных размышлений, Аркадий Витальевич строго посмотрел на своего явно выздоровевшего пациента.

– Может, тебе возрастной контингент сменить? Ну, там… Помоложе девчонок того…

– Что ты! – всполохнулся дед. – Какие там! От них одна тряска. В смысле трясет очень…

– Ты чего, пробовал, что ли?

Дед досадливо махнул рукой.

– А я душевно люблю, чтобы не спеша, и поговорить было о чем, и вспомнить чего…

«Ага, то-то они у тебя как мухи…» – зло подумал Аркадий Витальевич. Ситуация становилась тупиковой. Надо что-то делать.

– И вот что, Макарыч! – Аркадий Витальевич вздохнул решительно. – Еще одна жертва, и я снимаю с себя всякую ответственность. У меня впечатление, будто я тот доктор, что создал Франкенштейна!