Елена Сычёва - Лидеры – на втором плане, или Самый заурядный учебный год. Книга 1. Лето. Школьный роман

– Мы хорошие бандиты. Мы хотим тебя на речку взять (хочешь на речку?), а ты кричишь, как с перепугу.

Димка сквозь слезы недоверчиво посмотрел на него. Конечно, на свирепого, заросшего буйной бородищей по самые глаза, вооруженного ножом или пистолетом бандита из кино Холодов похож не был. Обычный мальчишка-старшеклассник – черноволосый, смуглый, с начавшими пробиваться усиками, с двумя маленькими, едва заметными, шрамами на лице: один над бровью, другой на скуле… И одет в самые обычные легкие брюки и рубашку, в карманах которых не заметно никакого оружия. Вот друг его, кажется, строже (не зря же Маринка этого Рогозина боится!), а у Холодова лицо спокойное и глаза добрые и веселые. Глянув в эти глаза, Димка усомнился: а бандит ли это? Конечно, мама знает больше, чем он, Димка, маме Димка верит, и, если она называет Холодова и Рогозина бандитами, значит, так оно и есть… Кто там у них в классе еще бандиты? Гудков какой-то и Филимонов… Мама с Маринкой только про них и говорят. Но, может, бандиты тоже разными бывают?

– Мы идем – видим: ты один, скучаешь, – бандит Рогозин вытер носовым платком слезы с Димкиных щек. – Пойдешь с нами? Мы недолго. А потом мы тебя домой приведем.

Носовой платок совершенно однозначно покончил с Димкиными колебаниями: у плохих бандитов, которые прячутся в лесу и нападают на прохожих из-за куста, носовых платков не бывает. Значит, с этими на речку можно идти. Так Димка и ушел с ними. Хотел, правда, сбегать домой, предупредить Маринку, но раздумал – вдруг не пустит с бандитами, тем более с такими, как страшные Рогозин и Холодов? Если она выйдет во двор и не найдет его, он потом скажет, что к Славику ходил, да она и сама так подумает. Да может, она вообще не выйдет – будет в журналах копаться… А к обеду он вернется, раз ребята говорят, что идут ненадолго.

Бандиты и вправду попались неплохие: Димку они не обижали, из пистолетов в него не стреляли, ножами не резали. Пока бандит Холодов учил Димку плавать, бандит Рогозин сбегал куда-то, принес большой пакет пирожков и еще что-то непонятное в маленькой желтой баночке, похожей на те, которые стояли в шкафах в мамином кабинете и которые трогать нельзя. Когда Димка и Холодов вылезли из воды, Рогозин ждал их, сидя на старом покрывале, которое приятели захватили с собой.

– Натрий? – удивился Холодов, взглянув на баночку. – Откуда?

– Из школы, – спокойно ответил Рогозин и, наклонившись к уху товарища, что-то тихо и быстро рассказал – что именно, Димка не расслышал.

– Витек, ты ненормальный! – с радостным одобрением проговорил Холодов и засмеялся.

– Бандиту положено… – пожал плечами Рогозин. – Мы же бандиты – так или нет?

Он сунул в рот пирожок, взял неизвестно откуда появившуюся (наверное, подобрал где-нибудь тут же, на пляже) грязную банку с отбитым краем, сбегал к реке, принес воды, налил ее в брезентовые тапочки, стоящие под соседним кустом, и бросил в них из желтой баночки то самое «непонятное». Вода в тапках закипела. Когда через очень короткое время, вот буквально тут же (повезло Рогозину – успел провернуть какую-то каверзу!) подошел хозяин, из них валил то ли пар, то ли дым. Мужчина растерянно потоптался рядом, присел на корточки, нерешительно протянул к тапочкам руку, однако не притронулся к ним, потом выпрямился и подозрительно посмотрел на окружающих. Окружающие занимались своими делами: кто-то вытирал полотенцем ребенка, попутно сюсюкая с ним и осыпая поцелуями ненаглядное чадо, кто-то, подставив спину солнцу, читал книгу, кто-то готовился немного закусить – салфетки расстилали, выкладывали какие-то бутерброды, пирожки, компот наливали из бутылок, чай из термосов… Вроде все тихо и мирно, сам он отошел минуты на три, только окунулся, и вроде никто сюда не подходил – но почему в тапках вода появилась, да еще и кипит?.. Димкины бандиты с совершенно равнодушными, ничего не выражающими лицами, жевали пирожки, и Димка, хотя его распирало от смеха, тоже ел и без тени улыбки поглядывал по сторонам. Положительно, день был замечательный!..

***

Машинист Виктор Алексеевич Капралов, отец Валеры-«Недобитого», через пустырь ходил крайне редко, и вовсе не потому, что опасался за свою жизнь – наоборот, запоздавшие прохожие, если и встречались здесь таковые в одиннадцатом часу вечера, на всякий случай, чтобы не столкнуться с высоченным широкоплечим, грозного вида мужиком, поспешно сворачивали с тропинки в сторону, в какие-то бурьяны, лебеду, репейники… Просто он любил вечерний город, любил после рейса неторопливо пройтись по улице, когда мало уже людей и транспорта. Времени это занимало немного – он даже успевал принять душ до одиннадцати часов (известное в их микрорайоне «время икс», когда в старых домах отключают горячую воду). Но если очень уставал (как, например, сегодня), то шел пустырями, напрямую, – приятная вечерняя прогулка откладывалась: быстрее домой, под душ, потом чего-нибудь проглотить (Валерка молодец: к возвращению родителей всегда ужин на столе, и готовит сынишка хорошо!) – и спать, спа-а-ать… Впрочем, сократить дорогу следовало бы в любом случае: надвигалась гроза, подул сырой ветер, черная туча заволокла небо, стало темно, время от времени глухо ворчал гром, упали первые капли дождя. Вдруг сверкнуло почти над головой, и при свете молнии машинист увидел метрах в пятидесяти впереди невысокую девочку. Она брела медленно-медленно, словно не замечая ничего вокруг. Вся ее фигурка выражала полную обреченность, как у человека, которому некуда и незачем идти. Виктор Алексеевич мысленно подосадовал на неосмотрительность маленькой незнакомки – каким бы плохим ни было настроение, не стоит в столь позднее время забираться в безлюдные места, где, в случае чего, и помощи ждать неоткуда. Мгновенно проснулось чисто отцовское желание отругать девчонку за эту неосмотрительность, довести до «цивилизации» в виде крайних домов, может быть, проводить до остановки… Мужчина прибавил шагу, и когда он почти догнал девчушку, она вдруг свернула к путям. При свете очередной молнии Капралов увидел, что девочка лежит поперек рельсов. Ужаснувшись, он подбежал к ней, рывком поднял и оттащил в сторону. Наверное, она хотела закричать, но голос ей не повиновался. Сдавленно хрипя, девчонка рвалась к путям. Рельсы гудели под колесами приближающегося поезда. Дождь размыл грязь на руках девочки, и они выскальзывали из рук Капралова, словно смазанные маслом. Сжав посильнее тоненькое хрупкое запястье («Не дай Бог, сломаю!»), Виктор Алексеевич хлестнул ее по щеке – раз, другой… Черной гигантской змеей проползал мимо товарняк. О том, что могло произойти, запоздай машинист минуты на полторы, думать не хотелось…

Девочка все вырывалась. Тяжелый вещмешок, висевший у Капралова на одном плече, съехал на локоть, потом вокруг руки обвился какой-то тонкий ремешок – наверное, у девочки была сумочка, которая теперь привязала крепко-накрепко хозяйку к вещмешку. Распутать все это в темноте было невозможно, пришлось нести оба груза – живой и неживой – практически в одной руке. Девчонка, хрипя, билась, как пойманная рыбка, хваталась руками за траву и кустики, попадавшиеся по дороге, а потом, уже в подъезде, цеплялась за перила на лестнице до тех пор, пока Капралов не затащил ее на пятый этаж. Здесь он нажал на кнопку звонка и, когда дверь распахнулась, втолкнул девочку в квартиру. Только теперь он немного успокоился: хоть живую довел! А дальше разберемся. Пусть чужой ребенок, и неизвестно, что за ребенок, – но под поезд?!.