Поветрие - II. Аннеска

– Печать святого Гильома?! – воскликнула я, прерывая рассказ Арама. По моему телу пробежала дрожь.

– Да, именно сего достопочтенного мужа, доблестного воина света и страстного защитника веры, – подтвердил Арам. – Вас что-либо связывает с ним или, быть может, он является вашим покровителем?

– Не совсем, – в задумчивости молвила я. – Однако, занимаясь переписью манускриптов в родной обители, я регулярно встречала это имя… Пожалуй, мне хотелось бы узнать об этом человеке больше, если уж его незримый образ вновь возник в моей жизни.

– Увы! – опустив голову, проговорил Арам. – Я вряд ли знаю об этом человеке – кузене самого Карла Великого – что-либо, кроме того, что он обладал невероятной храбростью и фанатичной преданностью своему Господину…

Помолчав немного, калека добавил:

– Если мне не изменяет память, к концу жизни он ушел в монастырь, но буйный нрав воина не позволял ему наладить отношения с другими монахами. Тогда, дабы обуздать свой гнев и сохранить праведность, он основал свое собственное аббатство, а также занялся ювелирным делом. Говорят, что некоторые из его работ высоко ценились монархами со всего Христианского мира и были разосланы в самые разные части мира. Впрочем, не берусь утверждать, ибо сей факт может быть не более, чем плодом моего воображения.

– Значит, быть может, он был ювелиром… – вслух повторила я мысль моего спутника. – Что бы все это могло значить?

– Это вполне вероятно. Святых великое множество. Они оставили после себя не только свое слово, но и предметы, которые охраняют нас от невзгод и творят чудеса, а потому любимы и желанны нами, храня отблеск праведности их владельцев, – ответил Арам. – К несчастью, я мало что знаю о Гильоме в подробностях – кроме того, что это имя теперь упоминается в богемских окрестностях чаще обычного… Однако, позвольте я продолжу свою историю, пока я не потерял нить своего повествования…

«Итак, став обладателем заветной реликвии, со следующим рассветом я покинул Иерусалим. Мой обратный путь в Фаранскую часовню лежал через местность, именуемую Гефаим, где испокон веков жил ужасный лев невероятных размеров, пожиравший всех, кто рискнет ступить на его территорию. Мне также не удалось избежать встречи с царственным животным. Однако, едва узрев меня, зверь принял смиренную позу, даровав возможность пройти скзвозь его владения. Я объясняю это исключительно волей Господа, который продолжал верить в меня и в который раз даровал мне защиту и возможность узреть новый день. Не покинул меня Господь и тогда, когда мой путь преградила орава головорезов. Они пытались убить меня, но стоило им обнажить свои изогнутые клинки, как с небес раздался звук ангельского горна, обративший их в бегство. Пока длился мой путь в фаранскую часовню, произошло и третье чудо. Чтобы скорее пересечь пустыню, отделяющую меня от храма, я присоединился к каравану, надеясь, что в сообществе подобных мне путь не окажется столь изнурительным. Как же я ошибался! На следующий день поднялась столь яростная песчаная буря, что торговая процессия сразу же сбилась с пути. Потерянные среди бескрайних просторов, мы были обречены на медленную смерть в борьбе с потоками песка и пылевыми смерчами. Один за другим от жажды и зноя рядом со мной гибли люди. Те, кто сумел избежать смерти от обезвоживания, исчезали в пучине зыбучих песков вместе с животными и скарбом. И твердь, и небеса возроптали тогда на нас, и не было надежды пережить их гнев.

Собственно, третье чудо и заключалось в том, что мне удалось пережить сие ненастье. После того, как буря рассеялась, я был, наверное, единственным выжившим из всего каравана, обнаружив себя погребенным под тушей верблюда, что верой и правдой служил мне все путешествие. Вряд ли подобное спасение могло свершиться без вмешательства свыше, и я до сих пор не устаю благодарить за него Создателя в моих обращениях к нему.

Вот так, после всех этих злоключений я наконец достиг порога Фаранской часовни. Ее облик ничуть не изменился с тех пор, как я впервые узрел ее – массивное здание из желтого камня, с продолговатыми окнами по всему периметру, с довольно большим черным куполом. Я не сомневался в том, что сами горы укрывали это святое место от ветров пустоши, что своим дуновением обращают в прах даже камень. Все, что мне оставалось теперь – это войти внутрь и водрузить на алтарь реликвию, которой предстояло на долгие века найти здесь свое пристанище».

«отворив дверь в святилище, которая высотой была в два человеческих роста, я очутился в вожделенной конечной точке своего долгого пути. Вскоре печать святого Гильома была водружена мною на небольшой постамент близ алтаря. Здесь, как я надеялся, эта реликвия могла бы остаться до скончания времен, пока Господь не вознамерится призвать последнего из нас к себе. Это было последнее действие, которое отделяло меня от встречи с настоятелем – я должен был сообщить ему о своем успехе, а также покаяться в собственных проступках, из-за которых мое прибытие случилось позже запланированного срока.

В ожидании владыки я не покидал часовню довольно продолжительное время, однако он так и не появился и не дал о себе знать ни единым знаком. Практически никто не нарушил моего одиночества, кроме пары паломников, пришедших сюда свершить молитву. Лишь ближе к вечеру в зале появился престарелый муж, принявшийся оттирать имеющуюся вокруг утварь и мебель от пыли. Он и сообщил мне к великому разочарованию моему, что прошло уже более шести месяцев, как прежний владыка храма то ли по зову сердца, то ли по воле Святого Престола отправился в языческие земли неподалеку от славного города Праги, дабы преуспеть уже там в распространении Христианской веры. Его отбытие было скоропостижным и «гибельным» в том смысле, что мой собеседник, имя которому Самуил, остался едва ли не единственным в Фаранской часовне человеком, обученным грамоте и административному делу, чтобы присматривать за святилищем. С каждым днем по его словам, полным сожаления и страха, это становилось все сложнее и сложнее, ибо число паломников и пожертвований неуклонно сокращалось, церковный амбар пустел, а высшая церковная власть не спешила направлять в сей мгновенно забытый край своих прославленных духовных лидеров на замену ушедшему.

«Закончен ли мой путь и считать ли мое обещание основателю сего места выполненным?» – подумал я тогда, услышав последние новости Фарана. Поиск ответа на этот вопрос занял у меня едва ли не всю последующую ночь, которую я также провел не выходя (по неким загадочным причинам) из Фаранской часовни. В конечном счете, мои метания не имели никакого смысла, ведь в действительности все уже было решено на небесах. Стоило мне поверить в то, что мой долг исполнен, а сии стены, стремительно приходящие в упадок и погружающиеся в забвение, получили шанс на спасение благодаря обретенной ими реликвии, я тотчас же нашел для себя моральное обоснование быть предоставленным самому себе и покинуть Фаранскую часовню навсегда. К сожалению, с каждым моим шагом в сторону выхода это обоснование стремительно теряло свою убедительность, ибо по мере моего приближения проем во внешний мир все явственнее превращался в глухую стену. Мне не оставалось ничего другого, кроме как обернуться назад, дабы узреть небесного воина Христа в полной боевой славе, который потребовал от меня оставаться хранителем печати святого Гильома до тех пор, пока я не встречусь с тем, кто отправил меня на поиски реликвии. Это значило, что мое путешествие было далеко от завершения. Именно при таких обстоятельствах состоялось мое отбытие из обреченной на смерть Фаранской часовни – в места, где обитают языческие народы, на другой край христианского мира».