Александра Молоткова - Гипотеза Рая

Когда все они опустились, своими зелёными ботиночками она стала подбрасывать их. Но лицо её переменилось, сверкнув глазами, Ира быстро посмотрела на широкую улыбку, сохраняющую впечатление от листопада. Только сейчас она увидела в глазах загадочной Эльвиры добрую и такую же открытую, как она, девушку.

– Поехали на море!

– Что?

– На море поедешь, говорю?

– Это же… – Эльвира оборвала речь, зачем-то отвернулась.

«Наверное, я обидела её», – не успела подумать Ира, как вновь наблюдала за красивым лицом.

– Поехали! А поехали! – повторила она.

Будущее рисовалось перед Эльвирой, точнее не рисовалось, оно было тёмным и неведомым. Зачем она поедет? А, главное, с кем? – с незнакомой, почти незнакомой девушкой. Впрочем, она просто хотела сбежать. «Возьму отгулы, вернее больничный, да, я больна» – промелькнуло у неё в голове.

– Пойдём ко мне, закажем билеты, паспорт нужен только, – перебила её мысли Ира.

«А она-то, Ира, зачем меня позвала? У неё, наверное, подруги есть, могла бы их…» – опять размышляла Эльвира.

– Да, идём, только я сначала к себе, мне нужно… паспорт взять…

Девушки поднялись на третий этаж, враз достали ключи, подошли к дверям, стоящим рядом. Медленно повернув головы, Ира налево, а Эльвира направо, они улыбнулись друг другу, первая широко, оголив зубы, вторая же натянуто, она уже делала шаг в квартиру, в которой, почему-то, горел свет.

3.

В комнате, выходящей в прихожую, горел свет. Эльвира стояла в оцепенении, она была уверена, что его здесь нет. Он выбежал из спальни босой, без верхней одежды, в спортивных штанах от костюма, который она подарила ему на юбилей – 35 лет. Вытращив глаза, он провёл рукой по растрёпанным волосам, открыл рот, как будто хотел сказать что-то, но закрыл, видимо, не найдя слов.

– Я сейчас уйду, – с горечью поняла она в чём дело.

Она сделала шаг к двери в спальню. Дверь была прикрыта, но в щель отчётливо была видна худенькая ножка, поспешно натягивающая чулок. Собирать вещи он ей не помогал, ничего не говорил, стоял молча, в той же позе, в которой «предстал» перед Эльвирой. Она была готова через 10 мину. Уходя, положила ключи на пол в прихожей и навсегда вышла из этой квартиры.

4.

В лаборатории, где белый яркий свет горел только над огромным столом, находившемся в центре, было тихо и напряжённо. Учёные, столпившиеся у этого стола, с всевозможными новейшими приборами, созданными в процессе экспериментов, проводами, к ним подключёнными и трубками, торчащими в разные стороны, последний раз, перед очередным испытанием, проверяли устройства и вычисления, которыми были исписаны две белые доски на правой от входа стене: одна доска содержала разнообразные чертежи сфер и невообразимых для понимания обычного человека фигур, на другой мелкими цифрами и символами были обозначены формулы и вычисления, здесь и стояли вряд около десяти человек, молча, каждый сам с собой, проверяя их правильность. Ещё столько же человек стояли у стола, не отрываясь смотрели на него. Райнер Шмиц, высокий и худой, так, что белый короткий халат смотрелся на нём нелепо, немец 52-ух лет, то и дело поправлял квадратные очки. Когда руки его наконец оставляли очки в покое, он, положив одну ладонь на стол, тянулся к прибору, на котором холодным металлом было выбито: «В-6», на нём он крутил в разные стороны небольшой вентиль, смотря в это время наверх, где располагался экран с цифрами, меняющимися в зависимости от кручения. В глаза его азартно пылал огонь, ведь если цифры сойдутся, относительно вычислений, можно будет приступить к эксперименту.

В лаборатории был и Валерий Михайлович Брюзгальский. Он не участвовал в эксперименте, в математическом отделе его роль, хотя он и был руководителем, заключалась в исправлении аппаратов после неудачных экспериментов. Находился он здесь, потому что не мог не наблюдать за работой коллег. Академик постоянно менял место просмотра, передвигался от стола к доске, не задерживаясь на одной позиции более минуты. На круглом лбу его скапливались капельки пота, он вытирал их рукавом заношенного пиджака.

– Может быть, всё же, – замешкался он, – через магнитометр-13 пробовать? – но ответа от Шмица не последовало, тот, стрельнув глазами в Брюзгальского, резко отвёл их в сторону, глубоко задумавшись.

– Я думал об этом, – довольно хорошо, с небольшим акцентом, заговорил он на русском языке, – впрочем, мы проводили работу с ним, но он чувствителен к магнитным полям, думаю, не выдержит.

– При испытании нового двигателя он хорошо помог, – подняв на высокого немца глаза, доказывал Брюзгальский

– Да, но тогда сила трения была невелика, сейчас же мы запускаем более мощный механизм, я боюсь, что…

– Но нужно же проверить все варианты, всё таки мы имеем дело с идеальным двигателем, – перебил Брюзгальский, пожалев об этом

– Я думаю, если, что будет ужасно, испытание провалиться, мы поработаем с вашим предложением, – твёрдо заключил Шмиц, продолжая подгонять числа.

Валерий Михайлович очень расстраивался, когда его предложения и идеи отвергались, но никогда не подавал вида. Вот и сейчас, когда Райнер Шмиц, который формально давно уже был главным в отделе, отказал ему, сердце его сжалось от обиды, и он, поджав пухлые губы, отошёл к доске. Пока Брюзгальский подавлял в себе горькое чувство, случилось то, чего вот уже несколько месяцев, после последнего эксперимента, ждали учёные.

– Готово! —вскричал Шмиц, отпрянув от стола метра на два.

Все ждали этого возгласа, поэтому были готовы после него спокойно подойти к столу и занять каждый свою позицию: кто у прибора, за который отвечал, кто у экрана, кто просто вдалеке, если не участвовал в следующей части эксперимента. Но, услышав заветное «Готово!», учёные разом ринулись к столу, бешено сверкая глазами, у многих дрожали руки.

– Спокойно, коллеги, – успокоил всех Шмиц, возглавляя завершающий, если он удастся, эксперимент, – аккуратнее, Владимир Дмитриевич, – обратился он к молодому, но уже старшему научному сотруднику, – так, верно.

Владимир Дмитриевич Землеров, завсегдатый помощник Шмица, был главным действующим лицом эксперимента. Его задача состояла в проведении толстого провода через узкий тоннельчик и подключение его к тому самому прибору В-6. Сложность была в том, что задеть стенки тоннеля – загубить эксперимент, задержав на несколько месяцев создание идеального двигателя, работа над которым шла в НМС больше десяти лет.

Именно Владимир Дмитриевич был одним из тех, у кого дрожали руки, более того в животе он чувствовал неприятные боли от волнения. Взяв красный провод, он не спешил начинать, посмотрев на Шмица, получил одобрительный кивок и крайне медленно стал протягивать руку с проводом к тоннелю. Когда кончик провода был уже в тоннеле, все, наблюдавшие за этим, напряглись и перестали дышать. Здесь и последовали помогающие, как сам он думал, слова немца. Но Землеров не слышал ничего, в ушах его звенело, он истекал потом. Шмиц говорил успокаивающие слова, скорее, для себя, потому что неимоверно боялся отрицательного исхода эксперимента. Он думал, что не переживёт провала, ведь идеальный двигатель был построен уже на 99%, оставался последний эксперимент, который не удавался учёным уже 76 раз, это было 77-ое испытание, 77 раз сердце Шмица переставало биться. Всё сжалось внутри немца, от этого лицо его исказилось, изрезалось множеством морщин, глаза его бешено смотрели на руку Землерова, в них отчётливо был виден страх.