Марьяна Куприянова - Падает снег

– Много падений? – словно читая мои мысли, прибавил он после паузы.

– Нет. Но не хотелось бы увеличивать их число.

– Ясное дело, – кивнул Андреев сам себе. – И не придется: я не позволю.

Происходящее меня не слишком удивляло: после того, как я позаботилась об Андрееве в тот день, между нами возникла какая-то тонкая, но теплая и прочная связь, такая же хрупкая, как первый ледок на лужах в морозное утро ноября. Намного более были удивлены происходящим окружающие нас знакомые. Во взгляде Вики, Птицы и особенно Тани не просто читались, а горели, пылали костры вопросов, щедро политые самым стойким воспламенителем – любопытством. Но пока рядом со мной находилась монолитная черная фигура Андреева, будто темный страж, – никто из них не рискнет подходить ко мне. А меня даже не волновало, что будет, когда наше катание вместе кончится, и может ли это кончиться вообще. Я чувствовала себя уютно, не более чем уютно, и мне этого хватало.

– А Вы, как видно, занимались фигурным катанием, – выдала я зачем-то.

– В юности занимался хоккеем, – ответил Андреев, помолчав. – Такие навыки не забываются.

Ну вот, он научил меня кататься, что же дальше? Ему необязательно продолжать ездить со мной, так? Но он едет, молча едет рядом, словно это даже не обсуждается, словно все так и должно быть. И я тоже в тот миг ни мгновения не удивлялась и не сомневалась, что все происходит так, как положено.

А Птица, тем временем, уже катался вместе с Викой. Та счастливо улыбалась и сияла, словно новогодняя звезда. Дура она. Влюбленная дура. Простила ему, а он? Воспользовался ее чувствами и снова в шоколаде. Мне стало обидно за нее – ведь какое это унижение. Простить измену. Невообразимо. Но что для любящего сердца предательство близкого человека? Я вспомнила себя и зареклась осуждать Вику. Хоть в моем случае и не было измены, но унижение с моей стороны было – готовность простить и принять назад до сих пор теплилась в моей душе. Но никто не собирался просить у меня прощения. И уж тем более – возвращаться.

Оставшееся время мы катались, не обмолвившись ни словечком до самого прощания. И в этой тишине между нами что-то происходило. Что-то незримое, но ощутимое, заставлявшее понимать, что слова – лишнее, ненужное, низкое. Что нам сейчас необязательно говорить, потому что разговором этим мы только все испортим и отяготим. И я замечала, как несколько раз Андреев поворачивал ко мне голову, словно собирался что-то сказать, и так же молча отворачивался, или не находя нужных слов, или же понимая, что слова эти лишь нарушат происходящее между нами.

В очередной раз встретившись глазами с Таней, я заметила, что подруга показывает мне на свое запястье: время. Андреев заметил это тоже и приостановился, крепко взяв меня за ладонь.

– Мне пора, – сказала я, хотя он и так это знал.

Секунду он смотрел мне в глаза.

– Вера, скажите мне: Вы тоже это заметили?

Андреев глядел с надеждой, опаской и добротой одновременно, этот ребенок в теле взрослого мужчины.

– Разумеется, – прекрасно понимая, что он имеет в виду, ответила я. – Еще тогда, на кухне.

– Вы хотите, чтобы это продолжалось?

Для эффекта и выдержала паузу. Затем ответила абсолютно честно:

– Да.

С облегчением Андреев выдохнул.

– Вера! – уже довольно раздраженный голос подруги отвлек меня от мыслей.

– Я догоню! – крикнула я ей, и они с Вадимом вышли с ледовой площадки за бортик – разуваться.

– Я отведу Вас, – взявшись, как прежде, мы покатились к выходу с арены. – Как бы Вы описали это одним словом?

– Уютно, – не раздумывая, сказала я.

– Уютно… именно так, – кивнул Андреев, опуская забрало на лицо и становясь непроницаемым.

Мы не стали прощаться. Просто я пошла к своим, а он – не знаю.

– Это что вообще было? – сразу же налетела на меня Таня.

– Только то, что ты видела, – закатив глаза, я села разуваться. Как же, оказывается, устали ноги.

– Снова за свое, да? – уже веселее спросила она, решив меня подколоть. – Опять на взросленьких потянуло?

Мне стало противно.

– Не надо, – попросила я, но это прозвучало угрозой. – Ты так не говори. Ты же прекрасно знаешь…

– Ладно, извини, – осеклась она. – Ну, а все же?

– Да что тебе нужно? Решительно не пойму.

– Ай, да ну тебя!

– Таня. Я всего лишь пытаюсь жить дальше. Делаю то, что вы все мне только и советуете.

– Используя для этого симпатию других людей? Это гадко.

Я подняла на нее глаза, оставив шнурки.

– Гадко? – медленно переспросила я. – Гадко ? Что ты можешь знать о гадостях? О том, как в этом мире все устроено подло и невыносимо! И не тебе говорить мне о том, как поступать не следует. Меня жизнь и так наказала. Сам мир – гадкий. И уж если в нем не выходит жить честно, жить чувствами, то я тоже сделаюсь гадкой. И может быть тогда этот мир меня примет, и я смогу быть в нем счастливой!

– Это не по-божески, – сказав это, Таня тут же поняла, что наступила на мину замедленного действия.

– Что мне ваш бог… – насмешливо сказала я, почему-то не закипев от упоминания о нем, а наоборот, как-то сникнув. – Где он был, когда все то со мной происходило? Он затыкал уши и закрывал глаза, ваш бог. Он сделал все, чтобы я отказалась в него верить. А теперь пусть пеняет на себя. Когда человеку уродуют душу, он больше никому и ни во что верить не станет. Тем более, в такие глупости, как божество. Он станет злым. А я – такой же человек, как все.

Таня замолчала. Она знала, что спорить со мной в вопросах религии и философии – бесполезно. К тому же в последнее время она немного побаивалась выводить меня из себя.

Дома мы, однако, продолжили беседу, хотя я полагала, что Таня больше не станет разбираться в произошедшем на катке. Все вроде бы и так ясно. Но мне следовало извиниться. И это развязало ей руки.

– Знаешь, прости меня. Я слишком груба была с тобой на арене.

– Понимаю. Это из-за того, что Птица помирился с Викой?

– Может быть… Хотя, скорее, нет. Это из-за того, что ты решила, будто я стану использовать Андреева. Ты же знаешь, я не из таких.

– Так что тебя связывает с ним?

– Я не знаю, – честно пожав плечами, ответила я. – Помнишь, я рассказывала тебе, как он пришел на квартиру, когда я была одна?

– Естественно.

– Так вот, с тех пор… ну, как бы это объяснить. Вроде как хорошие знакомые. Мне с ним приятно. И ему со мной тоже.

– Еще бы. Показала себя с хозяйственной стороны, обогрела, накормила, вот мужик и заинтересовался. Его мотивы я прекрасно понимаю. Ну а ты-то чего? Вспомнила былое, как бегала за ним?

– Ты знаешь, поначалу – да. Едва увидела на пороге, ошалела. А потом вспомнила совсем другое… и как-то сразу все к Андрееву погасло. Я могла бы попытаться воскресить в себе давний интерес к нему, но сейчас понимаю – это невозможно. Только не после того, что случилось.