Глеб Селезнев - Супергероизм. Фигуры за свечой

Не сразу, но он пришёл в себя, в очередной раз вспомнив Коготовского, вечным наваждением маячившего где-то рядом. Но сейчас было не до рассуждений и самокопаний. Желвак подошёл к столу, на котором валялось какое-то барахло, он даже не заметил что именно, стряхнув всё рукой, поднял его, отнёс к подвалу а затем аккуратно спустил вниз. Спрыгнув в яму он, не мешкая, разорвал верёвки на стёртых запястьях похищенной, которая без конца дёргала ртом и шеей, как будто пытаясь всхлипнуть, и, выбравшись обратно по столу, вынес наружу. Теперь всё нужно было делать в пять раз быстрее.

Отнеся девчонку к реке, он опустил её в воду и поспешно отмыл от грязи (своей крови, как он и ожидал, на ней почти не было). При этом она постоянно дёргалась, отбивалась, и заорала даже в конце, а он, не обращая на это внимания, продолжал её вытирать с силой, затем снял с себя свою большую балахонистую куртку, накинул на её холодное тело и запахнул отвороты, как у халата. После чего подумал и напялил ей на ноги свои ботинки

– Ноги свои чувствуешь? – спросил Желвак, ставя её на землю, после того как вынес с берега.

Девушка ничего не ответила, а он и не смотрел на её лицо, пристально и настороженно оглядывая окрестности. Сотовый здесь не брал, и нужно было слегка подняться вверх от реки. Тогда он вновь схватил её, закинув на плечо, и рванул обратно в сторону города, мимо сырых, но уже сохнущих гаражей, ржавеющих куч металлолома и прочего хлама этого мало знакомого ему места. Она опять завыла, послышались даже отдельные слова, и Желваку пришлось зажать ей рукой рот – здесь уже могли услышать.

– Дежурная часть, говорите – отозвался скучающе-надменный голос в трубке.

– Срочно! Женщине плохо. Мокрая, в одной куртке. Начало улицы Павлова… Пересечение Павлова и Яровицкой. Возможно переохлаждение, потеря крови…

Теперь нужно было ещё добраться до этого пересечения – сюда пока доедут. Да и не объяснишь где… И снова короткими перебежками, с притихшей девушкой под мышкой, у которой вроде чуть-чуть стало восстанавливаться в голове.

Окраины города, здесь уже появляются машины. Пришлось спускать её на землю и говорить с ней, криво объяснять, что скорая может не подождать и уехать. Девушка, вроде, поняла какой-то всё ещё работающей частью рассудка, правда, не подав в ответ никакого знака, и он торопливо потащил её дальше, чуть ли не понёс на своём предплечье, пытаясь сделать так, чтобы со стороны выглядело, будто она двигается самостоятельно. К этому времени они уже пересеклись с парой прохожих, упёршихся хмурыми взглядами, словно фонарями, в размокшую грязь под ногами, и никто даже не поднял на них глаз, скорее сторонясь их, заметив их, видимо, ещё издали и приняв за типичную «бомжовскую» парочку, а по сближении только убедившись в догадке. Что ж, если бы кто-то решил, что они не бомжи (она почти в одной только куртке, он босиком, оба грязные, сырые и скорее всего вонючие), Желвака бы это сильно удивило.

Скорая как раз показалась вдалеке улицы, когда они уже были почти на месте. Желвак сунул в холодную руку девушки свой телефон и, сказав, чтобы шла быстрее к машине, резко метнулся в сторону от той дороги, по которой её повезут в центр, и помчался прочь вдоль полупромышленных зданий, чтобы сделать большой крюк на всякий случай и пробраться домой с другой стороны города.

Меж тем, тучи над этим полным греха миром разошлись, и солнце как-то необычно резко осветило всё вокруг, как будто в надежде выявить всех сволочей, что выползали во мгле и теперь не успели попрятаться. Но единственное, что у него пока вышло – это лишь вновь взвесить в воздух часть влаги, пролитой дождём, а сволочи были либо быстрее солнца, либо, что вернее всего, они очень хорошо маскировались под нормальных людей. И поэтому, сколько их не сажай, не бей, не расстреливай, всегда будет оставаться какая-то часть, которая будет размножаться и дальше косить под обычных граждан.

Так размышлял Желвак, быстро передвигаясь дворами, подальше от глаз, ушей, ртов, и пытаясь сделать свой путь как можно путаней. И отдельным людям вокруг и этим странным, кошмарным организмам, в которые они собирались, словно капли ртути на полу, было плевать на босоногого оборванца, спешащего куда-то по своим оборванческим делам, но в тот момент когда их могли спросить об этом, они могли и вспомнить, где и когда видели подобного типа. Рано или поздно на Желвака могли таким образом выйти.

Он решил идти через рынок и купить хотя бы тапки. Но уже на самом рынке вспомнил, что в карманах нет ни гроша (обыскать маньяка-то он забыл!), и совсем было уже растерялся, но увидел у одной из уродливых будок, из которых обычно составляются «стены» рынков, пару чьих-то оставленных у входа стоптанных пыльных сланцев. Ну и одел их… Вообще-то он мог стянуть что-нибудь новое и с прилавка, но в этом случае, если бы не получилось всё сделать гладко, и тётка в палатке заорала бы что-то вроде: «вора бей!», могло бы случиться страшное. Все, кто был занят своими делами, роясь в тряпье на прилавках, нюхая сало или выбирая панталоны, могли бы, вернее, скорее всего бы откликнулись на призыв.

Желвак меж тем, покидая базар, стянул с себя свитер, закатал до колен штаны, и не торопясь отправился к дому, не переставая внимательно наблюдать за людьми вокруг.

Он шёл дворами и закоулками, даже когда большими проезжими улицами было прямей прямого, хотя дальше запутывать следы уже смысла не было, да и запутывание это… не с собаками же его будут искать. Может быть, их и вообще не искал никто вовсе, а так, для протокола. Но так рассуждать было нельзя. Помнить о том, что дерьмо рано или поздно случается – не гарантия того, что оно не случится вовсе, но только когда это произойдёт… как там дальше? В любом случае дело тут не в словах Коготовского, и Желвак сам прекрасно понимает, что лучше ему находиться на улице как можно меньше времени: вылез из своей норы, сделал дело и уполз от греха обратно. Да и пожалуйста: особого желания видеть весь этот паскудный мир, а ещё больше – его обитателей, у него нет никакого.

Меж тем он нырнул под арку, которая рано или поздно должна будет свалиться на чью-то голову, учитывая всё состояние двух домов, которые она связывала, и, оказавшись внутри замкнутого двора, напоминающего тюремный, (только тюремный должен был быть в значительно лучшем состоянии), повернул налево, как вдруг позади…

– Молодой человек!

Желвак застыл, но лишь на какое-то мгновение, со стороны, наверное, этого можно было и не заметить, и продолжил путь, стараясь шагать как можно спокойнее, не смотря на участившиеся в несколько раз удары сердца.

– Постойте! – Тот, кто его окликнул (больше поблизости молодых людей не было), ускорил шаг, почти побежал, звук его мягких шагов быстро приблизился, и Желвак резко развернулся, готовясь принять атаку, хотя и был уверен, что никакой это не «мент», не «спецназовец», не «фсбшник» – не мог его кто-то из этих догонять в одиночку, а тем более окликивать перед этим. Да и в оклике этом не было ничего угрожающего, скорее, волнение даже. Всё это Желвак не воспринял в голове как некую логическую цепочку, а произошло это автоматически, что ли, как мгновенная вспышка, о которой мозг в следующее мгновение забывает.