Александра Барвицкая - Первое Солнце Шестой Воды. Книга Первая. Небис. Метафизическая художественная серия «Женьшеневая Женщина»

На этой позиции движение угла прекратилось, и луч принялся вихриться, разрастаясь вширь на каждом новом витке спирали.

Вскоре он превратился в мощный световой столб: от Неба – до Земли, от Земли – до Неба. Огненно-рыжий – в центральной части – он рассеивался по диаметру в песочно-жёлтый, переходя в насыщенный белый – по кромке. Словно Солнце наступило на Землю, и, остановившись в своём одноногом шаге, замерло на месте.

Талые воды потекли по склонам вершин, заливая чашу в центре междуглавий. Вода быстро заполнила глубокий зев воронки и уходящий вдаль хвостовой ров. Не уместившись в границах образовавшегося водоёма, она слизнула берега и поползла за их пределы.

Ледяная двуглавая гора уменьшалась на глазах, оседая и сплющиваясь, а горячая вода стремительно прибывала, разливаясь всё шире и шире в диаметре, заполняя собой всё пространство: от одной линии горизонта – до другой.

Какое-то время над уровнем воды ещё торчали стволы деревьев, затем и стрельчатые верхушки самых высоких реликтовых сосен ушли под воду.

И когда лёд окончательно растаял, и когда вода проглотила всю поверхность Земли, и когда настал миг, что уже не было ничего, кроме гладкой безконечной линии соприкосновения, линии дороги воздуха по воде, световой столб сделал последний широкий вихревой рывок. Он огляделся, любуясь своей работой, затем отделился от водной глади и рассыпался в солнечные брызги – круглую радугу, распахнувшуюся первоцветом вокруг планеты.

Здесь не было времени.

То есть время было, но не было меры времени – определителя константы.

Кроме меры, у этого времени было всё: вес, цвет и запах; а главное – у него была форма. И эта форма не шла – ни вперёд, ни назад, а стояла на месте, расширяясь в пространстве и перестраивая его в многомерность.

Вот уже пару часов, а, возможно, и лет, прокатившихся было по круговому трамплину на пластинке наручных часов, если бы этот мужчина носил часы, он стоял у окна и ждал. Облокотившись широким плечом о выступ стены с глубоко утопленной оконной рамой, мужчина наблюдал за женщиной.

А она, казалось, совершенно не замечала присутствия гостя с той секунды, как предложила ему помолчать вдвоём, и пребывала всё в той же позе, что и в момент его появления в комнате.

Она сидела на пластиковой доске подоконника, едва шероховатой от мелких комочков спрессованной фактурной поверхности.

Чуть наклонив голову и прижав колени к груди, она сидела в проёме окна – на стыке светлой материи комнаты и тёмной материи ночи, пытающейся проникнуть внутрь через защищённый стекольной перепонкой оконный зев.

Она разминала пальцами свет комнаты, пряла из света и тишины нить, потом сворачивала её в спирали, и, наконец, закругляла в сферу величиной с небольшой мячик, который мягко поглаживала, выравнивая все трещинки и бугорки; перекладывала из одной ладони в другую и вновь разминала, пряла, сворачивала и закругляла, словно замешивая воздух между ладонями в плотный световой шар.

– Что вы делаете? – нарушил он затянувшуюся немоту, когда свет в руках женщины окончательно оформился в идеальную сферическую модель и начал зримо увеличиваться в размерах.

– Творю, – тихо ответила она, не отрываясь от работы.

– Шаровую молнию? – опасливо уточнил он.

– Вам не нравится шаровая молния? – удивилась она. – Вы её боитесь?

– Вряд ли я что-то однозначно боюсь по определению. Но шаровую молнию – скорее «да», чем «нет».

– Почему? – её брови приподнялись, и лицо приобрело совершенно беззащитное детское выражение.

– У неё плохая репутация, – ответил он.

– У меня тоже плохая репутация. Кое-кто всерьёз полагает, что я дьяволица.

– Смешно.

– Отчего же? Мне вовсе не смешно. Дьяволица, вавилонская блудница и….

– Смешно вдвойне, – улыбнулся он. – Они что-то путают.

– Они путают всё, но ничто не могут запутать, – твёрдо отрезала она, закрывая вход в лабиринт этой непростой и неприятной темы, и с ещё большим усердием продолжила заниматься экспериментами со световым ядром.

На какое-то время в комнате вновь установилась тишина, в которой лишь метрономом перекликалось едва уловимое ухом потрескивание искорок в светящемся шаре.

Он смущался спросить.

Она не хотела говорить сама.

В этой неловкой паузе мужчина решился сделать ещё один шаг к сближению, и присел на подоконник, сократив на длину вытянутой руки расстояние до её бледных босых ног.

Могла ли она объяснить этому непрошеному гостю, что он уже итак довольно глубоко вторгся в её личное пространство, в самую интимную зону биополя, в которую запрещён вход посторонним?

Ведь эта комната уже давно стала мала даже для неё самой.

С тех пор, как она замкнула себя в этих бетонных стенах и начала расширяться вместе со временем, которое застряло здесь одновременно с ней. И войдя сюда, в её мир, который она ревностно охраняла от всех, кто был снаружи, этот гость нарушил самое главное – неприкосновенность её свободы.

Её свобода была в выборе несвободы: замкнутости в огромном пространстве собственной вселенной, добровольном затворе от всего мирского в одиночной монастырской келье, которой когда-то оказалась эта комната.

Нет, она не была монахиней, принявшей постриг, напротив, она растила волосы в память о любимом. И любое приближение чужака, даже случайного прохожего, выгуливающего собаку на обычно безлюдной аллее за окном, отзывалось в ней отторжением возможности: не сближения даже, а лишь малейшего приближения, всякого отступа от параллельной линии аллеи к кривой касательной, и, тем более, к перпендикуляру линии, врезающейся в её окно и ведущей через дверь комнаты на выход, открывая двойной стальной лист с раскуроченным сейфовым замком.

Но отчего-то присутствие человека, который сейчас сидел на её подоконнике, не становилось столь неприятным, как ожидалось.

Было в этом мужчине что-то близкое по сути, однородное по масти, запаху и спектру невидимого для глаз света, глубоко запрятанного им под чёрную ткань костюма.

Что-то подобное она уже чувствовала и знала.

В ком? И когда?

Она пыталась вспомнить, но его свет уже выскользнул из-под черноты пиджака, достиг её рук и стал сливаться со светом, исходящим из шара, который она выращивала и ласкала, смешивая со своим светом, столько много пустынных месяцев…

– Вы считаете шаровую молнию убийцей? – не поднимая глаз на гостя, и не пытаясь отодвинуться, неожиданно громко, с вызовом в голосе спросила хозяйка комнаты.

– Да. В некотором роде, – неуверенно согласился мужчина, наблюдая, как шар в её руках начал переливаться мерными, пластичными, ровными волнами сияния.

– Почему люди боятся всего, что не могут объяснить? – и она в первый раз посмотрела на него.